Николай Олейник - Жилюки

И все же надо было действовать. Не лежать же здесь до тех пор, пока швабы снимут с мели баржу и уплывут. Надо связаться с крестьянами. Но как?

Отползли к реке. Хомин собрал группу.

— Надо пробраться на баржу. Проползти мимо часовых, затеряться среди грузчиков, а там уже не распознают.

Каждый из них готов был на этот шаг. Но Хомин грешил по-своему.

— Вот что, — решительно сказал он, — пойду я. Следите за охраной. Когда там, — кивнул на баржу, — прогремит взрыв — стреляйте. Я постараюсь отвести людей за штабеля, а вы бейте прицельно.

Хомин отдал свой автомат, приладил под мышками гранаты, углубился в лес, а потом повернул и пошел по берегу к броду.

Прошло около часа, прежде чем он очутился на той стороне. Туман почти рассеялся, оставив на траве, на листьях кустарника густую росу. Хомин полз, неслышно раздвигая высокие заросли, и густая холодная роса кропила его с головы до ног. Но ему не было холодно. Голова, лицо, руки пылали. Казалось, если бы не роса, он сгорел бы от жара. Он полз и полз. Он весь был только одна несгибаемая воля, только напряжение нервов, собранное в один большой, до боли ощутимый нервный клубок. Если бы позднее, когда все закончилось, Хомина спросили, как он себя чувствовал, наверняка он ничего не смог бы рассказать. А может быть, пересказал бы всем известную историю об ожидании. Оно больше всего запомнилось. Солдат, который стоял перед ним с автоматом наготове, был удивительно терпелив. Очевидно, он из новичков, новобранцев, которые всегда слишком старательны, — ведь муштра, которую он прошел, не позволяла ему отвлекаться. Часовой стоял спиной к кусту, из-за которого, притаившись, наблюдал за ним Хомин. Сквозь густые, с редкими листьями у корней прутья Хомин видел его слегка сутулые, обтянутые мундиром плечи, розовую шею с узкой коричневой полоской автоматного ремня, — все это в глазах Ивана двоилось, троилось, множилось, словно хотело запугать его и не дать ему возможности выполнить свой замысел… И только тогда, когда ожидание переполнило все уголки его души, все клеточки, когда оно из нестерпимого перешло в обычное, — лишь тогда произошла перемена в обстановке. С затаенной радостью Хомин заметил, что спина солдата покачнулась, начала поворачиваться и передвигаться в сторону, послышались его шаги. У часового возникла явная потребность уйти от посторонних взглядов и зайти за куст. А поскольку густой и ближайший куст был тот, за которым прятался Хомин, солдат счел его самым подходящим.

По мере того как немец заходил за куст с одной стороны, Иван выходил из-за него с другой. Вот они уже поменялись местами. Только бы не выдала мокрая одежда! А так он в общем-то ничем не отличается от других… Он — глушанин, пригнанный разгружать баржу…

На ходу поправляя пояс на штанах, Хомин перешел неширокую полосу вытоптанной осоки, отделявшей его от штабеля. Нет, он не смотрел, видит ли его кто-нибудь, заметили его или нет другие часовые, — он влился в людской поток, с ним пошел к барже. Всё! Теперь он у цели, теперь ему никто не помешает. В работе он познакомится с людьми, а там…

Удивительно — неужели никто из крестьян его не узнал? Или притворяются?.. Хомин, правда, уловил несколько недоуменных взглядов незнакомых людей. Он начал присматриваться, надеясь встретить своих односельчан, но… ни одного знакомого лица. Что за оказия? Кто же эти люди? Откуда?

— Давно начали разгружать? — шепотом спросил он человека, плетущегося впереди.

Парень обернулся, показав свое небритое лицо, смерил его настороженным взглядом и ответил:

— А вы откуда? Не с неба, часом, свалились?

Ивану не понравился тон, но вместе с тем он и обрадовался: значит, он ничем не отличается от других.

— Нас только подвезли. Много еще носить?

— Хватит, — нехотя буркнул парень.

— А как сказали: все выгружать?

— Да вроде половину… Откуда вас привезли?

— Из Глуши. А вас?

— Да кто откуда. Я аж из-под Гуты. Со всех сел есть.

— И вы… того… носите понемножку?

— А что сделаешь с голыми руками…

— Бежать надо.

— В воду не прыгнешь. Загнали сюда — и все.

Взошли на баржу. Она слегка покачивалась на тихих припятских волнах, но все же засела, видно, крепко. В ее глубине через широко открытый люк проступал слабый свет, в котором, как в тумане, возились люди, взваливая себе на спину мешки, и, кряхтя, согнувшись в три погибели, поднимались по деревянному мостку наверх. Один за другим, один за другим…

Хомин сделал несколько ходок, и охранники, готовясь к завтраку, объявили перерыв, приказав всем собраться у штабелей. Обрадованные передышкой, люди устало размещались на траве, торопливо доставали из мешочков и узелков взятую еду. Солдаты, не снимая оружия, разместились неподалеку.

— Надо бежать, — тихо сказал Хомин.

Десятки глаз с тревогой и безнадежностью вперились в него.

— Лучшего случая не подберешь, — продолжал Хомин. — На том берегу партизаны, они нам помогут.

— А ты откуда такой храбрый взялся? — задиристо спросил Ивана пучеглазый человек. — Откуда знаешь, где партизаны?

— Знаю, если говорю.

— Ты, голубчик, лучше помолчи, — снова отозвался пучеглазый. — Мы тебя не знаем. И не бунтуй здесь.

— Да свой он, из Глуши, — вмешался парень с небритым лицом.

— Ну и что? Подведет под монастырь, тогда будешь знать. Мне еще жить не надоело… Чем ты докажешь, что там партизаны? И кто ты такой? — вдруг громко спросил пучеглазый.

Их пререканья, видно, привлекли внимание солдат, потому что от них крикнули:

— Эй, вы там! Молчать!

Все умолкли. Хомин понял, что пора действовать, тянуть дальше нельзя. Он прилег, достал из-за пазухи гранаты.

— Вот вам мои доказательства. Надеюсь, другие не нужны? Партизаны послали нас потопить баржу, не дать врагу увезти хлеб. И мы выполним приказ.

Все молчали. Очевидно, доказательства Хомина были неопровержимы.

— Я брошу эту штуку им на закуску, — продолжал Хомин. — Вы все ложитесь. После взрыва — все за штабель!

Привычным движением Хомин выдернул предохранитель, привстал на колени и изо всей силы метнул гранату в сидевших солдат. Сильный взрыв потряс застоявшуюся тишину. Люди повскакивали и бросились за штабеля. В эту же секунду с противоположного берега ударили автоматные очереди.

…Бой длился недолго. Уцелевшие солдаты бросились было к штабелю, но их остановила брошенная Хоминым вторая граната. Фашисты залегли, попробовали отстреливаться, но, услыхав рокот мотора, опрометью бросились к катеру, который, освободившись от буксирного троса, не поднимая трапа, начал спешно отчаливать от берега.

Горестно было смотреть на Глушу. Село будто вернулось в давние-предавние свои времена. Никогда еще смерть так безнаказанно не косила людей, никто еще так нагло не отнимал у них кусок хлеба, скотину, одежду. Да что там добро! У них отбирали детей и увозили в неведомые края.