Екатерина Шевелёва - Испытания

Выслушав сегодняшний, уже повторный, совет Сергея, теща вспылила:

— Ты заморочил мне голову своей паутиной! На днях выберусь в Красный Бор, посмотрю и решу, что делать!

…Прозрачно-золотистые листья, на мгновение повисая во влажном безветрии, бесшумно ложились на дорожку бульвара, на скамейку, на плечи и на колени Сергея Чекедова.

Интересно, что душевно унаследуют Миша и Ариша от своего прадеда, жившего чуть ли не сто лет? Был он сначала плотником, потом столяром-краснодеревщиком. Почти до конца своих дней Тимофей Иванович Чекедов сам себя обслуживал и пытался мастерить что-то, тосковал по красивой работе, которую ему доводилось скрупулезно выполнять, пока слушались руки. Свою большую жизнь он пытался умещать в короткие продуманные фразы, даже пытался — не очень, впрочем, литературно — записывать.

Сергей редко навещал вдовца-деда, жившего в Подмосковье. А когда удавалось выбраться в этакую даль, он почти всегда, к своей последующей немалой досаде, ввязывался с Тимофеем Ивановичем в спор, похожий на перебранку. И все из-за Мишки!

В отличие от многих рабочих, мечтающих о том, чтобы их дети, внуки, правнуки стали, допустим, инженерами, врачами, дипломатами, Тимофей Иванович настойчиво хотел завещать Мише свое терпеливое рабочее мастерство. Кем будет Ариша, ему, по правде сказать, голову не бередило — хоть артисткой, бог в помощь, как говорится! А мальчишка должен продолжать линию предков на земле. Тем более что с Чекедовым Сергеем уже получился просчет: отец с матерью в послевоенной сумятице не углядели — пошел в художники!.

Сергей до одури спорил с дедом, повторял, сам не замечая того, все Наташины аргументы о необходимости гармоничного развития способностей, чувства и понимания красоты. Однажды в ответ на все это Тимофей Иванович произнес длинную строгую речь:

— Разумение жизни и смерти нужно внушать, то есть разумение неотступной необходимости. Человек должен понимать, что бывает такое «надо», через которое не перешагнешь, от которого не отвертишься. Чем раньше человек это поймет, тем лучше! Дереву надо сбрасывать листву и растить новую. Если, конечно, дерево живое. А живое оно от корней, которые работают, соки нужные отбирают, к веткам подают. Ну, а уж потом художники приходят и рисуют дерево… Понятно, про что говорю?

— Ясно! — соврал Сергей, всегда с трудом улавливающий смысл дедовских философствований.

— Доскажу для полной ясности. Корни государства — рабочие люди! Бывает, крону буря обломает, но, если корни здоровые, новые ветки вырастут и зазеленеют. Стало быть, большая честь принадлежать к рабочему классу — корневой системе страны.

Нелегкая эта принадлежность с детства вырабатывается, это то самое разумение неотступной необходимости, с чего я и начал тебе растолковывать суть дела.

Сам дед казался Сергею удивительным вековым деревом, связанным накрепко многими корнями со всем, что его окружало.

Любое жизненное явление дед мог объяснить совершенно неожиданно, так, словно вытаскивал объяснение из тайных глубин народной мудрости.

Казалось, дед постоянно вел нескончаемые, слышные и понятные только ему переговоры со всеми предметами домашнего обихода — ведрами, кастрюлями, ножами, вилками, половицами в комнатах, зеркалами, а также с багряными и лиловыми закатами, осенними ветрами, зимними метелями, дворовыми псами, кукушками, считающими годы.

— Слышишь, как поет! — изумленно бормотал дед маленькому Сергею, когда зимой в доме негаданно-нежданно появлялся сверчок. — Пока сверчок поет, беда не придет!

Сергей подумал сейчас, сидя в осеннем сквере, что давным-давно не слышал сверчков и что, может быть, правы те, кто, винят в их исчезновении радиацию.

Но деревья на бульваре спокойно роняли листву, словно были совершенно уверены, что благодаря здоровым корням им будут обеспечены весной зеленые кроны.

И, словно в подтверждение дедовских речей, возникло в душе Сергея настойчивое, хотя и не очень понятное, чувство: надо поехать к деду, почтить его вековую принадлежность к рабочей корневой системе России.

И еще подумалось, что «Конструктор № 4» — очень кстати. Так и войдет он в дом деда с этой придумкой в руках. Как бы в знак обещания, что Мишка будет все же приучаться не только к музыке и рисованию, но и к рабочему мастерству!

Сергей разобрался в своих переживаниях и заторопился на поезд. Хотел позвонить домой, но единственный телефон-автомат, попавшийся ему по дороге, оказался испорченным.

До дедовского дома Сергей дотопал уже поздно вечером — плутал в неразберихе переулков, ибо толком ни адреса, ни дороги не помнил. И попал к родне в самый разгар поминок. Никаких тебе разговоров о корнях да о кронах древесных. Порядком помянув деда, Чекедов произнес совсем не то, что собирался сказать, едучи сюда.

— Листва так же важна, как и корни, — заявил он. — Однако, дед у нас был мудрым!

Никто из родни не обратил внимания на речь Сергея.

Миша действительно снял телефонную трубку потому, что не мог больше ждать, когда папа позвонит и скажет, в котором часу он наконец приедет. От ожидания Миша совсем вспотел, но даже при положенной трубке жара и вокруг, и в нем самом становилась все сильней и сильней. Он лег спать, заставив себя аккуратно сложить одежду. Правда, мама, хотя и говорит, что у нее все школьники на уме, а не только он и Ариша, всегда сложит, если разбросано. Но папа всегда говорит, что надо самому складывать аккуратно. «Он придет и увидит, как аккуратно». И вдруг Миша как будто бы услышал то, что ему подумалось, и вскочил. Взяв в охапку свои аккуратно сложенные вещички и стараясь не плакать, раскидал их по полу: ведь отец не придет сегодня, уже не придет!

Миша долго притворялся спящим, а на самом деле лежал и думал, старался понять, догадаться — какое же дело может быть важнее, чем то, которое дала учительница, велевшая обязательно принести «Конструктор № 4». Может быть, мама знает, потому что она — директор школы. Успокоенный спасительной ребяческой мыслью о материнском могуществе, Миша заснул. Но ему приснился такой страшный сон, что вокруг стало совсем холодно, а не жарко, как было недавно.

Ему приснилась коробка конструктора. Только она была не желтая и синяя с ярко-красными буквами, а просто серая. Она была серая-серая, словно кто-то стер с нее все краски большой резинкой-ластиком. И было очень страшно, что она серая. И внутри были простые глупые железки.

Утром, когда Наталья подошла разбудить сынишку, она увидела, что тот не спит.

— Сегодня папа принесет конструктор, и ты построишь…

Она осеклась, встретив сосредоточенный взгляд.

— Да, мама… Если он даже не принесет — ничего.

— Папа принесет, — с усилием повторила Наталья, — он вчера не пришел, наверное, потому, что ему надо было сделать что-то очень важное. (Подумала: «Что может быть важнее, чем вложить свою, пусть даже небольшую, лепту в детей, в их воспитание?») А сегодня у тебя будет конструктор, и ты построишь лодку, грузовик, самолет, мотороллер… Все очень нужное.