Юрий Салин - Отраженный свет

Какое напряжение создается в вольтах или килобарах, не знаю, но иногда кажется, что череп вот-вот разлетится на мелкие осколки. Может, лучше прикинуть баланс энергии? После маршрута чувствуешь себя голодным как волк, а после рабочего дня за письменным столом — как крокодил. После маршрута завалишься в палатку, выспишься и встанешь здоровее вчерашнего, а после городского рабочего дня ляжешь, а голова все равно продолжает работать, да к работе еще добавляется тревога — вот не записываешь, забудешь все к утру, а повторить такой сложный вывод еще раз не сумеешь, не хватит сил. Наконец, в машине происходит сбои, может, какой контакт замкнулся, конденсатор распаялся или просто шарики за ролики зашли, и вот на выходе — сплошная абракадабра; бесконечная белая лента кошмарной бессмыслицы все тянется и тянется, ворохами заполняет пространство, от этого становится жутко, волю парализует, не хватает сил даже на то, чтобы нажать кнопку «стоп», пока машина не пошла вразнос.

Видели вы грузчика, который грузил бы по пути с работы и на работу, в автобусе и трамвае, на пляже и в кабинете директора, на свиданиях и прощаниях, во время мытья полов и семейных скандалов, трезвый, пьяный и с похмелья, во сне и наяву? Нет, грузчик отработал свое от звонка до звонка и — домой смотреть телевизор, ну а если придется поработать еще смену, ему заплатят сверхурочные, ему почет и уважение, его портрет появится на доске почета. А как обстоит дело с почетом и уважением в науке?

Допустим, тебя хвалят, результаты одобряют.Те, кто хвалит, считают, что ты развиваешь их начинания в нужном направлении. Но развивать чужие начинания, следовать в кильватер, выполнять работу от сих до сих, бери больше — кидай дальше, не почувствуешь ли себя при этом муравьем от науки, получишь ли удовлетворение сам, принесешь ли наибольшую пользу? А если пошел своим путем? Основатели собственных направлении редко признают чужие, а патриархи, хранители классических традиций, — и того реже. И вот — не признали. Что тогда?

Начинаются сомнения. Нет, сам-то ты не видишь ошибки, но ведь изложил все что есть, а другие не соглашаются. Ведь умные люди, может, они знают что-то такое, что ты недоучел? Если ты способен на такие сомнения и колебания, тебе нечего делать в науке. Надо тогда заниматься исполнительской работой, а думают пусть те, другие, умные.

Есть должность с очень подходящим названием — судебный исполнитель. Правда, я смутно представляю, что это такое. Может, исполнитель судебных приговоров, и тогда это просто более деликатное название амплуа палача, или курьер, доставляющий неверным мужьям исполнительные листы на удержание алиментов? Но, как бы то ни было, а неуверенным в себе лучше работать исполнителями, если не судебными, то научными.

А ты не согласен работать исполнителем, ты продолжаешь стоять на своем. Какова оценка твоего труда в этом случае? Самыми деликатными характеристиками будут: «путаник» (потому что непонятный для него порядок человек склонен принимать за беспорядок, путаницу), пренебрежительно-снисходительное «ниспровергатель основ» (потому что альтернатива привычной теории многим кажется концом света), «невежда» (ты думаешь не так, как другие? Конечно, не потому, что ты понимаешь то, чего не понимают другие, совсем наоборот, это ты не понял того, чему других на втором курсе учили. Может, просто лекции пропустил. Открой учебник, там все написано). Достаточно? Вопросов о доске почета не возникает?

Нет, наука — это самая вредная работа, просто каторга, даже хуже. А что может быть хуже? Говорят, в прошлом веке хуже не было, чем работа на шоколадной фабрике у Филиппова. Сладкой каторгой ее называли.

Раньше каторжников приковывали цепью к веслу. Сейчас этого не делают. Сейчас, наоборот, — прикуй такого страдальца цепью к лежаку на черноморском пляже, все равно сбежит, сбежит, не отлежав срока, сбежит на сладкую свою каторгу.

В дальний маршрут мы шли сначала по морю, а потом, оставив лодку на берегу, поднялись далеко вверх по речке. Возвращаемся - на море шторм. Все кипит и ревет, погода явно не для нашего суденышка мореходностью в ноль баллов. Но Женька посмотрел такими умоляющими глазами, что я махнул рукой: "Черт с тобой, пошли. Если что, мне отвечать за тебя не придется, вместе потонем".

Сомнительное решение. Время сэкономим, но ведь опасно...

Когда речь заходит о таких противоречивых ситуациях, я всегда вспоминаю об одном случае.

Один мой знакомый захотел углубить шурф, взял кирку и спустился на дно. Он размахнулся что было сил и... ударил по ноге. Кирка пробила сапог насквозь и вышла через подметку. Поднявшись наверх и сняв сапог, он просунул палец в дыру и долго качал головой:

— Как, однако, удачно ударил!

Острие кирки прошло точнехонько между пальцами. Действительно, удачно ударил или нет?

Я знаю геолога, для которого не было сомнительных решений и парадоксов. Он делил все трудности на искусственные и естественные. Мокнуть, мерзнуть и голодать в маршруте - естественные трудности. Карабкаться по скалам рядом с пологим откосом - искусственные. Правда, в скалах обнаженность лучше... Боже упаси, если не найдешь рационального оправдания трудностям! Ах, как боятся геологи, как бы кто не усомнился в их готовности сносить все ради дела, одного только дела и ничего, кроме дела.

Бывает, конечно, когда легко отделить естественные трудности от искусственных. Встретили мы однажды в пойме среди дремучего кустарника группу измученных, но не сдающихся туристов. Мы обрадовались, что сможем помочь им добрым советом.

— Ребята, вон там под склоном хорошая тропа. Как раз по вашему маршруту.

— Да знаете, - замялись туристы, - мы уж дойдем до конца по кустам. Нам десяти километров бездорожья не хватает до выполнения разрядных норм.

Честные оказались туристы. Могли ведь пройти и по дороге, а в зачетную книжку записать бездорожье, все равно мы не пошли бы на них ябедничать. Хорошие ребята. Но все равно - туристы. А для геолога нет более обидной клички, чем "турист". Мы не такие. Умный в гору не пойдет...

Другой случай. В конце сезона остались мы с Колей вдвоем. Очень хотелось нам выяснить кое-какие вопросы. Последние, как мы тогда считали. Дождь лил целый день, наденешь с утра сухую одежду, а через пять минут она мокрая до нитки. Сушиться не имело смысла. И мы снимали после маршрута свои куртки, брюки, портянки и оставляли их на улице. По ночам были заморозки. Утром приходилось разминать заледеневшие, твердые, как фанера, портянки, раздирать смерзшиеся штанины и рукава и с перехваченным дыханием нырять в эту одежду, как в омут.

После таких процедур Коля разгибается по частям. Присядет иногда в институте перед письменным столом, записи какие-нибудь разыскать в тумбе, потом долго распрямляется: сначала ноги, потом спину. "Чтобы я еще раз когда-нибудь в дождь пошел в маршрут", - ругается. И все равно ходит. Неясные вопросы всегда кажутся почему-то последними.