Юрий Салин - Отраженный свет

И вдруг случилось неожиданное, чего Стасик немного побаивался, но к чему в глубине души совсем не был готов. Медведица огромными прыжками помчалась на него. Стасик растерялся. Ни жив ни мертв стоял он на месте и как загипнотизированный смотрел на нее. Медведица мчалась, после каждого толчка подгибая к животу передние лапы с длинными черными когтями. Выбросив лапы далеко вперед, она внезапно остановилась, но не удержалась на скользком снежнике. На плотном снегу остались длинные глубокие борозды от когтей.

Теперь она стояла на расстоянии протянутой руки, а Стасик, не пытаясь ничего предпринять, растерянно рассматривал ее. Вот кожа на ее носу сморщилась, глаза стали маленькими, обнажились желтые клыки. Медведица заревела. Звук был не сильный, глухой и низкий. В нем было что-то невыразимо звериное, первобытное, и в то же время такое заунывно-тоскливое, что у Стасика по спине поползли мурашки. Чего же он стоит? Шаг назад... медведица продолжает реветь... еще шаг, еще... Стасик спиной ощутил скалу... теперь вправо... сопровождаемый медвежьим ревом, он боком пятился все дальше и дальше. Вот в ущелье впадает маленький ручеек, отходит щель поуже... Он лез по этой боковой щели до тех пор, пока не попал в тупик. Дальше не пройдешь. Стасик прижался к скале.

Медведица, оглядываясь и рыча, пошла назад. Пройдя немного, она скрылась в другой боковой щели. Через некоторое время она снова вышла, уже с медвежонком. Медведи прошли мимо его убежища. Мамаша время от времени поворачивалась в его сторону и грозно рычала.

Только теперь до Стасика дошло, какой опасности он подвергался. Ноги его стали ватными, тело неприятно обмякло. Стасик сел на камень. Однако, философски поразмыслив над всеми событиями, он пришел к выводу, что могло бы случиться, да ведь не случилось, так чего же сейчас-то бояться? Эта мысль настроила его на меланхолический лад, и когда я, встретившись со Стасиком, услышал его рассказ и, проверив все по следам, с любопытством стал искать на его лице хоть чуточку волнения, то ничего не смог заметить. Стасик был спокоен, сдержан и немного рассеян, как и всегда. В лагере нас встретили возбужденно-насмешливо:

— Ну как спали, бедолаги!

— Лучше не придумаешь!

Бедолагам - первая, самая горячая кружка чаю. Бедолагам - лучшее место - на коряге у костра в стороне от дыма. Но бедолаги вовсе не собирались признавать себя бедолагами.

Стасик сидит прямо, даже слишком прямо. Почти по стойке смирно. Пятки вместе, носки врозь. И никакой усталости. Правда, через несколько минут он решает, что поза, даже бравая - это несолидно. Надо держаться естественней. Итак, он - человек, сегодня здорово поработавший (кстати, это "сегодня" длилось два дня), и, конечно, уставший. Не так чтобы очень, но все же уставший. Это понятно каждому.

Имеет право уставший человек подпереть голову рукой? Разумеется. И даже двумя. Это еще естественнее. Человек, столько переживший за этот день, имеет право вспомнить события? А то, что лезет в глаза, только мешает воспоминаниям. И Стасик задумчиво полуприкрыл глаза веками. Потом он тоже очень натурально поморгал и вздохнул, отгоняя нахлынувшие воспоминания. Потом еще поморгал... еще...

Окружающие смогли оценить естественность его поведения только тогда, когда из костра столбом взметнулись искры и запахло паленым... Из клубов дыма доносился спокойный и очень естественный храп.

Одежду быстро загасили, костер разожгли, и только со Стасиковым храпом ничего не смогли поделать.

— Ладно, давай засунем его в мешок... А штаны... скажем, что так и было...

— Но послушай, — воскликнул один мой знакомый, дочитав до этого места, — тебе же никто не поверит!

— Почему? — удивился я.

— Во-первых, слишком невероятные приключения, а во-вторых, их слишком много.

Замечания не были лишены здравого смысла. Мне с такой реакцией уже приходилось сталкиваться. Однажды я приехал в отпуск к себе в Подмосковье, встретился с девушкой, с которой учился когда-то в одном классе, ну, и конечно, сразу же начал рассказывать про медведей, вьючные переходы и так далее. Девушка сначала снисходительно и даже благосклонно слушала мои рассказы, потом начала сердиться. Она, мол, способна понять шутку, но нельзя же шутить так однообразно! Или я принимаю ее за дуру, способную поверить во все эти небылицы?

— Ну ладно, я понимаю, когда мне посторонний человек об этом говорит, но ты! Ведь ты сам был участником большинства этих приключений! — возразил я знакомому.

— Я-то да, я же не говорю, что я не верю, но другие не поверят. Представь сам — если бы ты не знал Камчатку и услышал подобные рассказы, поверил бы ты в них?

И это тоже было справедливым замечанием. Мы уже не раз сталкивались с такими случаями, когда надо бы-ло соврать, чтобы тебе поверили.

Мой товарищ однажды стоял лагерем неподалеку от высокого обрывистого берега. Ночью произошло землетрясение, совсем небольшое, так что те, кто спал покрепче, ничего не почувствовали. Проснулись утром ребята — и недосчитались одной лошади. Искали, искали они эту лошадь целый день, уже потеряли всякую надежду, и вдруг видят —из земли торчит конский хвост.

Все произошло невероятно просто. Лошадь паслась рядом с обрывом, когда земля задрожала, я огромный блок у обрыва сразу осел. Прямо под ногами лошади раздвинулась трещина. Долго, наверно, билась кобыла, пытаясь выбраться, но в конце концов сдохла.

Что оставалось делать? Ребята составили акт гибели, и, понимая, что случай невероятный, и для него нужны и доказательства чрезвычайные, сняли с лошади шкуру. Как приложение к акту. Хорошо еще, что они решили посоветоваться с опытными геологами, прежде чем сдать в бухгалтерию этот оригинальный акт с чрезвычайным приложением.

— Да вы что, хотите, чтобы на вас повесили стоимость кобылы? Какой же дурак ревизор вам поверит? Лучше придумайте что-нибудь пореальнее, ну, например, признайтесь, что вы по халатности опоили кобылу, и она сдохла. Ну, выговором отделаетесь, и все. А так — непременно повесят на вас эту кобылу...

Может быть, ревизор и поверил бы как человек, но как ревизор он обязан ничему не верить. Кроме того, ведь есть еще ревизоры, ревизующие самих ревизоров, и те бы уж ни за какие чрезвычайные доказательства не поверили фантастическому акту. И непременно повесили бы эту кобылу на самого ревизора. А скажите, какому ревизору понравится, если на него будут вешать кобыл, которых он и в глаза не видел.

Для камчатского геолога единственная возможность заставить себе верить — постоянно соразмерять происходящее с привычной для европейца меркой, за пределами которой начинается категорическое «так не бывает». Английский фермер, впервые увидевший жирафу, тоже ведь заявил сначала: