Юрий Салин - Отраженный свет

Медведи и олени уйдут подальше. Но куда? На коровьи пастбища, в города? Глухих мест, где можно было бы найти убежище, не останется. Девственность природы - самая соблазнительная черта для туристов.

И медведи быстро переквалифицируются в профессиональную достопримечательность, охотно позволяющую себя фотографировать (хоть в обнимку с туристом, но... за отдельную плату), привыкнут клянчить конфеты на оживленных перекрестках. С ними произойдет то же самое, что уже давно произошло с африканскими львами, североамериканскими гризли. Звери превратятся в карикатуру на зверей.

Но что делать? Объявить эти места заповедником? От туристов этим не спасешься. Объявить такие уголки закрытыми? Но тогда для кого хранить всю эту первозданную красоту? Природа как вещь в себе? Можно ли вообще решить проблему "человек и природа" без ущерба для природы?

В принципе можно предложить кое-какие меры из числа не очень реальных.

Каждый гидростроитель знает - для того, чтобы оградить местность от разрушительного потока, его надо заключить в надежное русло. Стихийный поток туристов тоже надо заключить в такое русло. Туризм - болезнь века и прогрессирует с угрожающей скоростью. Он может буквально смести с лица земли те немногие оставшиеся еще нетронутыми островки первобытной природы. И эта опасность мне кажется более реальной и более близкой, чем опасность физического истребления диких животных, о которой (и только о которой) в последнее время так много пишут.

Итак, надо заключить поток туристов в узкое русло, чтобы понапрасну не тратить силы на убеждение - "руками не трогать". Пусть звери живут, как им нравится, - на воле. А туристов, которые хотели бы полюбоваться на них, можно перевозить в автобусах, защищенных от возможного нападения прочным стеклом. Кое-где так уже делается. Так сказать, зоопарк наоборот. И волки сыты, и овцы целы. Хочешь смотреть - пожалуйста. Звери быстро перестанут замечать посторонние предметы, никак не вмешивающиеся в их жизнь. Петь туристические песни? Сколько угодно, хоть до хрипоты... Только не выходя из автобуса и не открывая окон. Разжигать костры?.. Очевидно, для такого случая администрация предусмотрит специальное место в автобусе и заготовит достаточное число огнетушителей.

Может быть, туристам это покажется чрезмерным ущемлением их прав? Но почему же тогда они легко соглашаются с тем, что в театре им тоже запрещается вмешиваться в действие? А первобытная природа в самом скором времени станет театром более редким, чем любой драматический или оперный...

Но осуществимо ли такое мероприятие? Не знаю... Во всяком случае, я боюсь увидеть знакомую долину, скажем, через десять лет. Боюсь увидеть то, что от нее осталось...

Было: пришлось заночевать под звездами. Темнело, лагерь далеко, и выбор был только - ломиться через кусты всю ночь вслепую или переждать темноту у костра, а с первым светом тронуться в путь.

Из двух зол выбрал меньшее. Остановился засветло, наломал дров, постелил постель из веток попышнее. Теперь можно всю ночь дремать, а прогорит костер - не вставая, протянуть руку к заготовленной куче и подбросить пару сучьев.

Один... Вокруг только горы и тундра. Затихает суета у костра, и тундра оживает, наполняется звуками. Вот бежит мышка. Чуть пошелестела сухими листьями и остановилась, снова легкий шорох и опять тишина, и еще, и еще. А может, это кто-то огромный неспешными шагами приближается из темноты?

Потрескивают дрова, шумит листва на кустах, журчит где-то ручей. Вслушиваешься, хочется услышать в ночном шепоте что-нибудь таинственное, и становится немножко грустно оттого, что давно уже не веришь в добрых и злых волшебников, в фей и эльфов. Скучно все-таки быть таким атеистом и материалистом, уметь сводить все к законам акустики, кинетики, гидродинамики, не оставляя ничего-ничего необъяснимого, загадочного, прогоняя сказку изо всех уголков этого слишком материального мира. А ночные шорохи мягко льются, завораживают, застилают глаза. Слышится музыка, только не песня, а тихая симфония. Из песни, говорят, слова не выкинешь, в ней все сказано, своего не домыслишь. А симфонию можно слушать и думать о своем, вспоминать, размышлять...

Нет, не симфония это. Симфония тоже заставляет чувствовать радость или тоску, ужас или надежду. А музыка ручья, костра, ветра совсем не мешает думать так, как тебе хочется, не навязывает свое настроение. Хочешь - и ты услышишь радостную песню первой любви, а если у тебя в голове тяжелые мысли - ручей нашепчет тебе много-много злых сомнений, мрачных предчувствий. В одном только ручей и листва стесняют свободу - не дают просто сидеть у костра, тупо уставившись в огонь, и не думать.

Темнеет, каждый куст вдалеке незаметно превращается в медведя. Стоит только податься вперед, чтобы присмотреться, и он тотчас делает бросок. Замрешь, и он остановился. Затаился. Осторожный... Старый, наверно, опытный... Эй, матерый, я же знаю, что ты не медведь. Ты - куст, и хватит ломать комедию!

Есть тут, конечно, медведи, но вероятность встречи с ними, наверно, не больше вероятности прямого попадания метеорита. Ну, может, и побольше, все-таки устроился-то я на медвежьей тропе. Да если он и наткнется на меня, убежит. Они же всегда убегают...

Всегда ли? А в прошлом году, когда медведица нас с Толей по кустам гоняла? А вот еще был случай, когда я охрип и начисто оббил эмаль с двух совсем новых мисок, создавая звуковое оформление на церемонии приема трех медведей в нашей загородной резиденции.

А еще... Да ладно, и этого хватит. Могут быть медведи, и не обязательно все должно кончиться благополучно. И может быть дождь, ветер, холод... А темнота, наполненная неизвестностью, стеной отгораживает весь мир. Только костер, звезды, чуть заметные силуэты вершин. Один. Страшно или не страшно? Ну если честно, перед самим собой, тут ведь можно быть самим собой, вокруг никого... Наверно... Только если допрашивать самого себя с пристрастием, не придется ли сознаваться во всех смертных грехах, в коих совсем не грешен? От излишней честности перед самим собой. Нет, не страшно. Чего раньше смерти помирать? Будет медведь, буду и думать, что делать. А пока... Разве так уж плохо побыть одному? Разве не к этому стремился? С какой тоской после долгой городской зимы ждешь поля... Для всех - одно объяснение, по возможности, остроумное. Я как чеховский сотский, когда долго не ходишь - ноги болят. И тело своего требует. Может, и так. Требует тело работы, но это ли главное? Бежишь по ту сторону цивилизации от усталости, головной боли, раздражения, неудовлетворенности, хитросплетения психологических тонкостей и сложностей. От месткома, научных дискуссий, семейных недоразумений, общественных нагрузок. От суеты, толкотни, многолюдья. Только так ли уж много людей для тебя в этом многолюдном мире?