Леонид Почивалов - Двое в океане [Хроника одного рейса]

— И ты получила?

Она помедлила.

— И я!

День выдался необычным, полным событий, и как достойное его завершение их ждал храм музыки.

Слушая удивительный голос Елены Образцовой, радуясь буре аплодисментов, которыми награждали ее итальянцы, Смолин снова подумал: «Мир неделим!»

Когда концерт окончился, к Смолину и Лукиной подошел Юрчик и напомнил, что на улице их ждет машина, на которой они поедут в Чивитавеккья, а он, увы, не сможет их проводить, потому что должен ехать с Еленой Васильевной на ужин к итальянскому оперному светиле.

Распрощавшись с Юрчиком, Смолин и Ирина вышли на улицу, но возле филармонии черного «ситроена» не обнаружили. Они осмотрели десятки машин, стоящих около самого здания и в прилегающих к нему переулках, отыскали два или три «ситроена», но с другими номерами. Прошло полчаса. Постепенно рассосалась публика, вышедшая из здания филармонии, разъехались машины. Улица опустела.

Подождали еще полчаса — машина не появилась. Оставалось одно: звонить в посольство.

Сухой, не слишком приветливый голос дежурного коменданта сообщил, что все посольское начальство давно отбыло, звонить домой Юрчику бесполезно — он на приеме и наверняка вернется поздно. Дежурных машин в посольстве сейчас нет, тем более для поездки в Чивитавеккью.

— Звоните часика через два, — посоветовал дежурный, слегка смягчив голос. — Может быть, Юрчик приедет пораньше…

— Часика через два! — возмутился Смолин, положив трубку телефона. — Может, приедет. А может, не приедет! А если вообще явится ночью! К черту, возьмем такси! У меня есть деньги.

— И у меня тоже остались, — сказала Ирина, обрадованная его решительностью: — Едем! — И откровенно призналась: — Еле хожу! Ноги! Сил нет!

Смолин только сейчас заметил, что на ногах у Ирины узенькие туфельки на шпильках. Действительно, в такой обуви не находишься!

Только четвертый по счету таксист согласился везти их к морю и то неохотно, лишь после того, как связался по радио со своим начальством.

Несмотря на поздний вечер, машин на шоссе оказалось довольно много, и все мчались с бешеной скоростью, в том числе их такси — стрелка спидометра временами приближалась к ста сорока.

— Кто вы по национальности? — спросил по-английски долго молчавший шофер после того, как они выехали за пределы Рима. — Не могу понять, на каком языке переговариваетесь. На сербском?

По-английски шофер изъяснялся вполне прилично.

— На русском! — сообщила Ирина.

— Вот оно что! — протянул шофер. — А я подумал, что сербы. Синьора на сербку похожа…

После недолгого молчания заговорил снова:

— Значит, тоже коммунисты… — В голосе его проступила ирония. — Тем более русские!

— Это имеет для вас значение? — спросил Смолин.

— А как же! Имеет! — подтвердил шофер, и в зеркальце над лобовым стеклом в слабом свете приборного щитка Смолин увидел его прищуренные глаза и небрежно оттопыренную нижнюю губу. — Не люблю коммунистов, синьор! Ни русских, ни югославских, ни наших итальянских. Никаких! — Шофер откинулся на сиденье, уперев руки в баранку руля, словно располагался к длительному разговору. — От вас одна смута и непорядок. А я за порядок. За твердый порядок.

Английское короткое и резкое «хард» — «твердый», в его устах прозвучало как окрик.

— У каждого свои взгляды… — примирительно отозвалась Ирина, напуганная откровенной враждебностью шофера.

Тот раскатисто рассмеялся:

— Вот, вот! Свои! Вы правы, синьора! И вам мои очень не понравятся, если я решусь их сейчас высказать вслух.

В его голосе прозвучала почти угроза. Черт возьми, здесь, на Западе, шоферы такси, особенно из престижных транспортных компаний, строго блюдут интересы клиентов и подобным образом с пассажирами не разговаривают. А этот откровенный наглец. Может быть, даже из фашистов. Сколько ему может быть лет? Затылок чуть седоватый. Наверное, столько же, сколько и Смолину — сорок. Если и фашист, то из новых. Не исключено, что даже из «красных бригад», из тех, кто похитил и убил Альдо Моро. Ясневич в своих опасениях, пожалуй, был не так уж смешон.

— Если бы я знал, кто вы, ни за что бы не повез, — продолжал шофер после томительной для встревоженных пассажиров паузы.

Встречные машины били в лобовое стекло тугим жестким светом, и оттопыренные уши шофера просвечивали, как у кролика. Он не торопясь закурил, не спросив согласия пассажиров. Ирина закашлялась. Смолин возмутился, подался вперед, чтобы сделать наглецу замечание, но Ирина умоляюще прошептала:

— Не надо! Прошу тебя!

Смолин осторожно дотронулся до Ириной руки — она была ледяной. Он крепко сжал пальцами ее хрупкую кисть, чтобы успокоить: не бойся, я с тобой! При этом невольно подумалось, что она непременно поторопится освободить руку. Но этого не произошло. И он почувствовал, как к его груди теплой волной подступила нежность, уже забытая сладкая нежность, которая когда-то согревала его дни…

Машина по-прежнему мчалась с бешеной скоростью, а время, казалось Смолину, превратилось в вечность. Блеск отражателей в придорожных габаритных столбах создавал по бортам машины огненный коридор, где-то в конце его два искряных пунктира сливались воедино, превращаясь в острие, нацеленное в блеклое, так и не напоенное ночной чернотой небо, и чудилось, что именно там, на этом острие, путь их оборвется.

Они с облегчением вздохнули, когда показались окраинные дома Чивитавеккья. Но в город шофер их не повез. Где-то в первом же квартале вдруг резко свернул в сторону, заставив мускулы Смолина мгновенно напрячься, но тревога оказалась ложной. Машина остановилась у бензоколонки.

Шофер бросил:

— Дальше не повезу. Кончилось время, кончился бензин, — усмехнулся, — кончилось настроение.

На этот раз голос шофера звучал уже без вызова, скорее устало, просто констатировал факт: не повезет, и все! На фоне яркоосвещенного павильона заправочной его силуэт — круглая голова, короткая шея, прямые плечи напоминал чугунную тумбу.

Расплатившись, Смолин решил: сейчас он выскажет этому типу все, что о нем думает, но Ирина снова предостерегающе схватила его за руку, шепнула:

— Не надо!

К порту они шли по пустынному шоссе. Им не встретился ни один прохожий. Тротуаров не было, приходилось идти по проезжей части. Двигались медленно, потому что Ирина натерла ногу. Два раза попутные машины останавливались, из них высовывались головы, шоферы предлагали, судя по выкрикам, подвезти, но Ирина наотрез отказывалась — боялась.

Когда идти стало совсем невмоготу, Ирина взяла Смолина под руку.

Он наклонился, заглянул в ее перекошенное мукой лицо.

— Потерпи, Тришка! Потерпи, милая! Хочешь, я возьму тебя на руки?

— Да ты что! — испугалась она. — Нет! Нет! Ни в коем случае!