Людмила Уварова - Истории от первого лица

Я шла за ними, низко опустив голову, чтобы Витька, ненароком обернувшись, не заметил меня. Но он не оборачивался. Ему было совсем не до меня, не до кого. Он говорил ей какие-то слова, и она смеялась, смех у нее был тоже какой-то загадочный, таивший в себе что-то неведомое мне.

— Ах-ха-ха! — заливалась она, а я шла и думала со злостью:

«Расквакалась, как лягушка. Неужели ему не противно?»

Я повернула к дому. Каждый камень мостовой, каждое дерево, казалось, были связаны для меня с ним, только с ним…

Тут мы шли вместе, тут он взял меня под руку, тут мы бежали наперегонки, а вот тут стояли, пережидая дождь.

Я дала самой себе клятву: честное-пречестное слово забыть о Витьке, начисто выкинуть его из головы, из сердца, из всей моей жизни.

Я стала избегать его. Он свистел под моим окном, подолгу ждал, пока я выйду, он приходил к моей школе, — ведь он уже окончил школу и работал монтером на Могэсе, — и вот он терпеливо ждал, пока я выйду, а я выходила другим ходом и убегала от него, и он никак не мог повстречаться со мной.

Как-то к нам зашел приятель моего брата Гога.

Он был старше меня, но, несмотря на это, я считала его несносно скучным, самовлюбленным, хотя он и пользовался репутацией абсолютного, законченного красавца.

Должно быть, он и в самом деле был хорош собой — высокий, тонкий в талии, словно танцор из грузинского ансамбля, с нежно-розовым овальным лицом и карими продолговатыми глазами, — но мне он казался похожим на мухомор — такой же яркий и противный. Противными казались его четко вырезанные губы бантиком, мохнатые ресницы, белые ровные зубы, такие ровные, словно реклама зубной пасты «Хлородонт».

И еще мне казалось: он постоянно гляделся в какое-то никому не видимое зеркало и потому все время охорашивался перед ним, — может, это присуще всем признанным красавцам; он то причесывался, сдувая волосы с гребенки, то оглаживал свои брови, то щурил глаза или скалил свои великолепные зубы.

Приходя к нам, Гога иногда предлагал мне пойти погулять с ним, или, как он выражался, совершить рейс в кино. Я обычно отказывалась, я вообще старалась избегать его, но на этот раз согласилась, и мы отправились в парк культуры.

Он шел, слегка покачивая плечами, как бы позируя перед одному ему видимым зеркалом, он улыбался и ловил взгляды встречных девушек, а я шла рядом и злилась. Больше всего на самое себя.

Наконец он соизволил обратить свое внимание и на мой мрачный вид:

— Чего ты такая молчаливая, Катюша?

— Ничего, — ответила я.

Он улыбнулся, открыв мне все свои тридцать две отборные жемчужины.

— Пойдем в комнату смеха, хочешь?

— Нет.

— А прокатиться на «чертовом колесе»?

— Не хочу.

«Ничего не хочу, — говорила я мысленно. — И тебя не хочу видеть. И зачем я пошла с тобой?»

Он стал рассказывать мне о том, как его пригласили сниматься в массовке в каком-то фильме и он хочет сниматься — это его заветное желание: говорят, из массовок режиссеры часто вылавливают типажи, нужные им. А у него, как говорят, неплохие внешние данные, это для артиста весьма важное качество, не правда ли?

Потом он говорил, что скучает, что ему все надоели и хотелось бы подружиться с настоящим человеком, серьезным и умным, пусть даже не очень красивым, но ведь не в красоте дело…

Его губы бантиком улыбались, он был безусловно и совершенно доволен своей красотой.

Я вспоминала: здесь мы ходили с Витькой, и долго смеялись, глядя в зеркала в комнате смеха, и катались на «чертовом колесе», и я крикнула один только раз, когда повисла головой вниз…

Внезапно кто-то вклинился между нами.

— Простите, — торопливо сказал Витька. — Слушай, идем скорее, очень нужно…

— Что случилось? — испуганно спросила я. — Говори правду!

— Могу ли я чем-нибудь помочь? — сказал Гога, картинно приподняв брови.

Витька даже не взглянул в его сторону.

— Скорее, Катькин, слышишь?

И мы побежали с ним со всех ног.

Витька остановился напротив кинотеатра.

— Все, — сказал он. — Отдохни!

— Как это отдохни?

Он сказал деловито:

— Сеанс начинается через пятнадцать минут. И не спорь со мной, а то не успеем…

И я пошла за ним, все еще ничего не понимая…

В кино мы сидели молча, смотрели старую-престарую комедию «Закройщик из Торжка». Было очень смешно, весь зал покатывался от хохота, но мы не смеялись — ни я, ни Витька, даже не улыбнулись ни разу. Но когда картина кончилась и мы снова вышли на улицу, Витька вдруг захохотал.

— Ты чего? — удивилась я.

Он хохотал, как будто его без конца щекотали. Потом сказал, вытирая слезы, выступившие от смеха на глазах:

— А тот, длинный, он, наверно, до сих пор прийти в себя не может…

Я представила себе красавца Гогу, изумленно поднявшего свои атласные брови.

— Он лучше тебя.

Витька сразу посерьезнел.

— Он красивый, — сказала я неискренне. — И совсем он не длинный, а высокий как тополь.

Витька сказал задумчиво:

— Вы, бабы, все-таки странные существа, иногда я думаю — вы просто марсиане.

— Почему марсиане?

— Потому что я не всегда могу объяснить ваши поступки. Ну, например, скажи на милость: чего это ты с этим самым тополем в парк поперлась? Он тебе разве нравится?

— Еще бы, — сказала я. — А ты не знал?

— Дай честное слово!

— Не хочу.

Витька просиял, словно я ему что-то подарила.

— Не хочешь?

— Нет.

— Так я и знал.

— Чего ты знал?

— Знаешь, а ведь я весь парк обегал, все искал тебя, гляжу — ты идешь злая, как оса, наверно, скучаешь…

— Вот еще, чего это мне скучать? Он такой красивый!

Витька произнес те же самые слова, что и Гога:

— Не в красоте дело…

Он был чересчур уверен в себе, уверен в том, что я всегда буду с ним. И потому я сказала совсем не то, что хотела.

Я не хотела говорить о той девице, я еще раньше дала себе слово никогда не упоминать о ней. И все-таки я не сдержалась. Я спросила ехидно:

— А та, твоя, тоже марсианка?

— Какая такая моя?

— Ну а та, с которой ты тогда в кино был…

Он снял очки и крепко вытер глаза, словно хотел яснее меня увидеть.

— Вот что, давай уговоримся: ее не было.

— Почему не было? Я же сама вас видела в «Великане».

Он молчал. Я поняла: он сердится, но старается сдержать себя. Он сказал спокойно, терпеливо, будто объяснял какое-то очень легкое правило вконец тупой ученице:

— Ее не было. Забудь о ней…

— А ты забыл?

— Я забыл, — твердо ответил он.

До сих пор не знаю, кто была та девица и что произошло между ними.

Но я послушалась его. И больше не напоминала о ней, как не было ее вовсе.

Мы все реже встречались вчетвером, и Семен и Ростик словно нарочно оставляли нас вдвоем с Витькой.

Мы часто говорили о будущем. Мы наперед расписали нашу жизнь. И оба считали, что будем счастливы. Мы очень хотели быть счастливыми.