Владислав Титов - Проходчики. Всем смертям назло...

— Это от Егорыча, — положив книгу на стол, сказала она.

Таня открыла малиновую обложку. На титульном листе Сергей прочитал:

Ниже химическим карандашом было написано:

А еще ниже крупным типографским шрифтом:

— Постой, постой! — встрепенулся Сергей. — Четырнадцатое… Это же за день…

— Да, Сережа, пятнадцатого его не стало…

Кузнецов передал.

— Ты знала о его болезни?

— Да. Мы с Григорием Васильевичем не хотели расстраивать тебя. Опасались — ты опять, ну, как тогда… лекарства не принимал. Егорыч сам просил не пускать тебя к нему. Он знал, что умрет…

— Трудно, наверно, жить и знать, сколько осталось… Впрочем, как знать, что трудней — сразу или постепенно.

— Ты о чем? — вскинула глаза Таня.

— Сам не знаю. Шальные мысли лезут в голову. Дело нужно, тогда и всякая ерунда перестанет в голову лезть. Ты думаешь, я сам не понимаю, что нельзя поддаваться всяким… Только непросто это, Таня! Когда раны болели, легче было. Порошки, морфий унимали боль, а сейчас? Слышала, как гудят по утрам гудки? Душу рвут. Люди пошли на работу, спешат, волнуются, а я вроде тунеядца… В глаза стыдно смотреть…

— Не сочиняй, пожалуйста! — возразила Таня. — Не на базаре ведь руки потерял…

— От этого сейчас не легче. В двадцать пять лет — и конец… Ни на что не годен. Неужели ни на что? А, Таня? Неужели только спать, есть, да и то с твоей помощью?

— Придумаем что-нибудь, Сережа. Вот увидишь!

Таня приблизилась к нему. Ей хотелось сказать что-то очень важное, придумать такое, чтобы сразу все прояснилось. Но она ведь тоже не знала, что делать. Она только верила, непоколебимо верила.

…Так началась у Сергея новая жизнь. Порой ему казалось, что время застыло, перестало двигаться. Иногда эта кажущаяся неподвижность времени вдруг начинала беспокоить и даже мучить Сергея так, словно она была в действительности. Он чувствовал тогда себя смертельно раненным, и его не так угнетала боль, как то, что время для него остановилось, а товарищи идут вперед, забыв об упавшем и утверждая тем самым его непригодность для дальнейшей борьбы.

Однажды он вспомнил рассказ участника войны о том, как тот в одном из боев бежал впереди со знаменем и был тяжело ранен. Знамя подхватил другой, и через несколько минут оно затрепетало на самой видной точке «господствующей высоты». Там ликовало многоголосое «ура», трещал автоматный салют, а он лежал на росистой траве, глотая кровавые слезы от обиды на солдатскую судьбу.

Сергей не видел войны, но всем своим существом понимал чувства того солдата.

В середине октября, сняв небольшую комнатку недалеко от центра города, Петровы переселились в нее. Сергей почувствовал себя свободнее. Исчезло тягостное чувство, что он стесняет кого-то, мешает, ломает издавна заведенные порядки и привычки. И Таня в новой квартире стала другой. Ей было свободнее. Уходя, она и матери не могла объяснить, почему именно свободнее. Ведь многое трудно было объяснить даже матери.

С первых же дней в комнате одна за другой стали появляться книги. Таня приносила их незаметно для Сергея, потихоньку клала на подоконник, стол, с таким расчетом, чтобы ему было удобнее взять их ртом. Читать книги она не предлагала, надеялась, что Сергей сам потянется к ним, без просьб и напоминаний.

— Откуда у нас столько книг? — спросил однажды Сергей.

— Как откуда? — притворилась удивленной Таня. — Из библиотеки, магазина… Тебе они не нравятся?

— Я любил книги… Когда-то дня без них прожить не мог.

— И эти читал?

— Нет, не все.

На другой день после этого разговора Сергей уселся за стол, подбородком подтянул к себе книгу, губами раскрыл ее и начал читать. Таня вышла из комнаты и, затаив дыхание, радостная, принялась хлопотать у керогаза.

После первой прочитанной книги к Сергею стала возвращаться прежняя любовь к чтению. Сам того не замечая, он просиживал над раскрытой книгой с утра до вечера, удивляясь под конец дня быстротечности времени. И реже стали появляться мысли о случившейся беде, о физической неполноценности. Теперь он сознательно гнал их от себя, загораживался от них книгой, не давая им в сердце ни места, ни времени для анализа.

Это был первый шаг к самоутверждению. Это была уже цель. Цель хотя и маленькая, не отвечающая потребности служить людям, но она помогала миновать трудный период жизни, перешагнуть душевный кризис и не растратить нервы и энергию попусту, на жалость к самому себе.

Дня Сергею стало не хватать. Все чаще и чаще засиживался он до поздней ночи, не в силах оторваться от захватившей его книги.

— Ложись спать, Сережа, — говорила Таня, проснувшись среди ночи.

— Сейчас, сейчас, Танечка! Чуточку осталось! — торопливо отвечал Сергей, не отрываясь от чтения.

И когда дочитывалась последняя страница, как бы возвещая о выполнении намеченного на день плана, он, довольный, ложился в постель и, мысленно перебирая прочитанное, засыпал.

Вслед за книгами на глаза Сергею стали попадаться свежие газеты и журналы. Многочисленные фотографии, броские заголовки наполняли тихую комнатушку беспокойным шумом жизни. С непонятным удивлением вчитывался Сергей в журнальные и газетные полосы, словно то, что было написано там, пришло с далекой, едва знакомой планеты.

Все происходящее в мире и стране, все дела рук человеческих были знакомы и близки ему, волновали и радовали его, но, с другой стороны, были отгорожены от него непреодолимой стеной, бередили душу саднящим сознанием того, что во всем, что делается и еще будет сделано, он уже не участник, а беспомощный, никому не нужный свидетель. И это вызывало гнетущее уныние.

Вспоминались дни, проведенные в труде. И даже самые тяжелые из них, изнурительные, горько-соленые от пота, с кровавыми мозолями на ладонях, рисовались как высшее блаженство, до которого сейчас, как до солнца, даже мечтой не дотянуться. И только память, выступая союзницей Сергея, воскрешала картины того времени, и он, целиком отдаваясь воспоминаниям, неожиданно находил в них утешение. Это утешение, хоть и пахло полынью сегодняшнего дня, все же согревало сердце теплом минувшего и только теперь до конца понятого счастья.

Вот он, как наяву, вспоминается Сергею, первый день работы в шахте. Он многое отдал бы за то, чтобы вернуть возможность и право на ту адски тяжелую — первую — смену под землей.

— Хочу в забой, туда, где уголь добывают! — сказал студент-первокурсник Сергей Петров, придя на шахту для прохождения производственной практики.