Олег Попцов - Свадебный марш Мендельсона

— Ты знаешь Аллу Разумовскую?

— Разумовскую? Кто это?

— Ближайшая подруга Вики.

— А… Да-да. Она мне однажды говорила. Увел-таки, молодец. Я не идеален, ты прав. Почему молчал? Искал себя. Устраивает? Невинная болтовня моих друзей о собственных успехах. Думаешь, она ничего не значит? Ошибаешься. Сентиментальный фарс. У клоуна ушла жена, а ему сегодня дурака валять. У него спектакль. Так и я. Обязан слушать, обязан улыбаться и даже восторгаться обязан. Доброжелатели, их не остановишь. Им необходимо выговориться. Им прожужжали уши о моей незаурядности. Они самоутверждаются. Дескать, мы тоже не просто так. Мы тоже можем. А в дураках-то я, а не они. Потешно, правда? Ну совру я им раз, совру два. А дальше что? Они уйдут. А Вика останется. О чем говорить? — Кирилл повышает голос, чувствует, что заводится. Проводит по лицу рукой, словно желает стереть это состояние, смахнуть его. — О неудачах можно говорить однажды, иначе в твоих способностях разуверится даже собственная жена. Нет уж, уволь, лучше молчать. Через тернии к звездам. Пока тернии.

— Хочешь, я поговорю с ней?

— Зачем? Ты уже тысячу раз говорил.

Горячая волна накатывается на лицо, Артем краснеет.

— Молчу. Тобою движет сострадание ко мне, я тронут.

— Жить в одном городе, где есть телефон, все виды транспорта, и писать друг другу письма — вычурно и старомодно.

— Инерция чувств. Надо избегать стрессовых состояний. Вот мы и оберегали друг друга. Какая-то иллюзия отношений, теоретический посыл. С практикой хуже. Нет практики.

— А она? Что ты на меня так смотришь?

— Есть такая житейская притча, Тема.

«Шел по пустыне человек, шел из последних сил. Голод, зной и жажда иссушили его. Человек заметил, что уже второй день над ним кружится стая черных птиц.

«Это дурная примета, — подумал человек. — Я не выберусь отсюда». Тут силы оставили его, и человек упал. Очнулся человек от острой боли. Это стервятник клевал его тело. И тогда человек подумал: «Меня уже нет. Я умер. Вот тому свидетельство — орел терзает мое тело». Но есть другой, который это видит. У него еще достаточно сил. Человек бросился на орла и кончил птицу. «Это мое спасение, — сказал человек. — У меня есть пища на два дня». Я еще живой, Тема, живой!

Бумаги летят в портфель, щелкает замок.

— Сегодня мы не пойдем на хоккей. Пока!

Мерзлый взбалтывает остывший чай и выплескивает его в раковину.

Его друзья? Вопрос по существу.

У него своя классификация, свой табель о рангах. «Мой хороший знакомец, мы с ним на «ты». У нас взаимные симпатии. Подонок, я его знаю, он меня, слава богу, нет».

И ни о ком, почти ни о ком. Коротко и односложно: мой друг.

Артем Мерзлый.

Он — коллега Кирилла.

Несчастия роднят, удачи разъединяют. На их долю выпало несчастье. Ему тридцать три. Возраст Христа. «Роковой возраст, — резюмирует Мерзлый, — подающий надежды да подаст их он, — растирает пальцами табак, нюхает его. — Н-да, до того. Иначе ему станут подавать на улице». У него жесткий юмор, к этому следует привыкнуть.

Внешне Мерзлый приметен: завидный рост, курчавая борода, не расстается с трубкой. Приверженец одежды грубой и прочной.

В дружбе двух всегда кто-то лидер. Он не в претензии. Лидер — Кирилл. Все самые откровенные разговоры случаются внезапно. В экспромте больше непосредственности.

Если вы готовитесь к разговору, в этом уже есть какая-то заданность.

Они понимают друг друга с полуслова. Встретил Кирилла в библиотеке, сказал на ходу, сказал просто так:

— Сегодня обкатываю машину.

— Ты выиграл десять тысяч? Нашел клад? Твой дядя-миллионер умер в Канаде? Ты единственный наследник?

— Овеществленная романтика. Пускаю под откос свои северные.

Это правда. Он шесть лет работал на Севере.

— Хороший симптом, — Кирилл морщит нос. — Ты ничего не делаешь просто так. Иногда я завидую тебе. Запас уверенности, откуда ты его берешь?

— Это мой секрет.

— Вас понял. Нужен пассажир? Я готов.

— Тогда через час на пустыре.

— Поймай. — Кирилл ухватил его за пуговицу.

— Пароль. Вы, кажется, свободны? Мне до стадиона.

— Ответ. С удовольствием, но у меня кончается бензин.

Они заглянули друг другу в глаза и расхохотались.

Час оказался долгим.

Сначала она плохо заводилась. Он сказал:

— Так бывает, ее надо раскачать.

Потом ему показалось, что у нее жесткий ход.

— Придется слегка отпустить передок, — сказал он, выбрал нужный разводной ключ и полез под машину.

Откровенный разговор лучше начинать внезапно.

— Странная у вас переписка.

— Обычная.

— Не-е-т. Личная переписка — мир, упрятанный от посторонних глаз. А тут письма с черновиками, непостижимо. Послушай, зачем ты мне дал эти письма? Даже не так — ты мне их навязал, есть же какая-то идея, смысл?

— Идея? — Кирилл задумался. — Не люблю быть должником.

— Должником?

— Вот именно… Ты имеешь право на компенсацию. Раньше делал один визит: к нам обоим. Теперь два: сначала к ней, потом ко мне. Несправедливо и накладно, правда?

— Значит, ты меня отблагодарил?

— Просто мне необходим свидетель, который подтвердит: Кирилл Волошин не подлец.

— Кому подтвердит?

— Мне самому. Иначе запутаюсь.

— Ах, вот в чем дело. Тебе не хватает зрителей.

Кирилл нервно рассмеялся:

— Нет, Тема. Со зрителями все в порядке. Зрителей навалом. Роли пустуют, участников нет.

— Тебя мучает память? Сожги их.

— Сжечь? — Кирилл опускается на корточки, трогает рукой колесо. — Пожалуй, ты прав. Их стоит сжечь. В этих письмах зримая, объемная жизнь. Пока они существуют, я не вижу настоящего. Понимаешь, не чувствую, не ощущаю его.

Кирилл берет ключ, начинает подтягивать болты, делает это сильными рывками, машина вздрагивает.

— У меня есть отличная идея, Тема.

— Идея? Какая?

— Тебе надо жениться.

Машину поставили возле дома. Артем три раза гонял Кирилла наверх — проверить, видно ли машину из окна. Это было смешно. «Чуть-чуть левее!» — орал Кирилл, и Тема послушно отводил машину левее. «Теперь чуть вперед!» — орал Кирилл, и Тема выруливал вперед. Так продолжалось еще раз пять-шесть. Наконец Артем не выдержал:

— Баста!! — и заглушил мотор.

Из окна был виден передний бампер и кусочек капота.

Дом засыпал. Одно за другим гасли окна. Клетчатые шахты лифтов — четыре желтых разреза на спине дома — похожи на насосы. Лифт-поршень ходит все реже и реже. Вдох, выдох; вдох, выдох.

— До завтра, — Мерзлый кидает окурок, давит его ногой.

Кирилл задерживает его руку.

— Ты говорил о черновиках. Очередной каламбур или…

— Старик. Я устал. Мы завязнем в нашем разговоре. Давай лучше в другой раз.

— Нет! Ты все-таки скажи.

— Ей-богу, ты чокнутый какой-то. Пусти! Черновики, ты их сохраняешь. Значит, письма не только для нее. Тебе необходимо алиби. Весь вопрос — перед кем?