Олег Попцов - Без музыки

Наташа кивнула:

— Василий Константинович разыскивал вас. Вы куда-то вышли. Весь разговор проходил в приемной.

— Вот как! А ведь подслушивать чужие разговоры нехорошо.

Сейчас лунный свет падал на ее лицо, были видны даже тени от ресниц.

— Чужие действительно нехорошо, — согласилась Наташа.

Последняя фраза озадачила его. Максим закашлялся и уже совсем неуверенно пробормотал:

— Да, да, конечно, я вас понимаю.

— Скажите, Максим, — ей так хотелось, чтобы он разрешил называть себя по имени, — неужели вам не нужны друзья?

— Друзья? Нелепый вопрос. Друзья нужны каждому.

— Не идите так быстро, я не успеваю.

— Простите.

— Я знаю, все это выглядит очень нескладно, но у меня не было иного выхода. Вы ничего не замечаете или не хотите замечать. А я больше не могу. Нет сил. Вы любите говорить о баррикадах. Так вот, я хочу быть по ту сторону баррикады, где вы. Когда понимаешь происходящее, преступно быть наблюдателем.

— Вы несправедливы к себе. У меня нет даже тени сомнения в том, что вы способны действовать.

— Господи! Можно сойти с ума. Вы разговариваете со мной, как с секретаршей, которая закатила истерику по поводу квартальной премии. Честное слово, я сейчас разревусь.

— Я не хотел вас обидеть.

— Дайте мне сумку и отвернитесь. Некрасиво смотреть на женщину, когда она плачет.

— Но тогда я не смогу вас успокоить.

— Не надо расстраивать человека, тогда не понадобится его успокаивать.

Максим улыбнулся. Слезы не слишком серьезные, через минуту они пройдут.

— Разве мы не союзники с вами?

— «Союзники»! — передразнила Наташа. — Не выношу этого слова, оно специально придумано для интриг. Вы можете быть союзником с Кроповым, Толчановым, даже с главным, но только не со мной. Сегодня они есть, завтра их нет. Союзники!!! Нет уж, увольте. Кропов разговаривал с главным о Гречушкине, хотел посоветоваться. Все время намекал мне, мол, надо уйти. Сделала вид, что не понимаю. Он тоже бывает несообразительным. Мне кажется, главный не настроен вмешиваться…

Максим вспомнил собрание. Теперь ясно, отчего Кропов так раздражен. И все-таки ему можно позавидовать — держался молодцом.

— Почему вы молчите?

— Я? — спохватился Максим. — Думаю. Все не так просто.

— Верю, — уже совсем спокойно ответила Наташа. — Толчанов сказал после летучки: «Никак не пойму нашего зама. Три года вместе работаем, а степень познания равна нулю. Стихийный человек». Все засмеялись, а Толчанов даже обиделся.

— Странно, — Максим закинул руки за спину. — Больше он ничего не говорил?

— Что вы, произнес целый монолог. «Я настаиваю, — говорит, — именно стихийный. Мне всегда казалось, что собственный мир Углова где-то помимо нас. Это даже не замкнутость, а сознательная отрешенность от окружающей жизни. И вдруг — прямая противоположность прежнему состоянию. Кто мог ожидать столь действенного вмешательства в судьбу Гречушкина? Кропов — не борец, это так. Однако всем известно: пока существует главный, будет Кропов. В деле Гречушкина главный примет сторону Кропова — нет сомнения. И все-таки Углов принимает вызов. Кто ожидал? Никто. После угловского выступления в еженедельнике они с главным на ножах. Затеять в отсутствие редактора подобную бучу — надо быть либо смертником, которому нечего терять, либо… — ее губы дернулись, лицо выдавало волнение, — либо, — повторила Наташа, — за его спиной стоят силы масштабные и… и… его бескомпромиссность — хорошо рассчитанная игра».

Некоторое время они идут молча. Слышно, как в какой-то квартире тикают часы.

— А что думаете вы?

— Я? Я боюсь…

— Боитесь? — в его голосе слышится недоумение. — Почему? Вам что-то грозит?

— Нет, я боюсь за вас.

Максим зябко кутается в плащ. Кажется, эта девчонка настроилась доконать его.

— Отчего вы решили, что за меня следует бояться?

— Они завидуют вам.

— Мне? Если даже так, то это не самая удачная затея моих недоброжелателей. Они могли бы заняться чем-то более перспективным.

— Но ведь это неправда?

— Что именно?

— Все: нелепые догадки Толчанова, намеки Кропова? Вы чем-то расстроены? — Она не стала дожидаться ответа и снова заговорила сама: — Бывает такое состояние, тебе необходимо выговориться, неважно перед кем. Слушают, и слава богу. Вы никогда этого не испытывали?

— Почему же, испытывал.

— Я понимаю. Сейчас не тот случай. Но я должна вас спросить. Вы мне верите?

Впервые за сегодняшний вечер он увидел ее глаза так близко. Ему захотелось обнять эту девушку, поднять на руки и унести куда-то прочь с этого ветреного перепутья. Не так часто нам дарят любовь, чтобы мы могли ее отодвинуть в сторону, как залежалые, выцветшие газеты, одряхлевшие вещи, которые и жаль выбросить и пользы от них никакой.

Он легко приподнял ее за локти и осторожно поцеловал. Она не шелохнулась, только закрыла глаза и сказала:

— Так целуют, когда желают утешить или проститься. Это как сон. Сейчас я открою глаза, и все исчезнет.

— Возможно…

Она коснулась пальцами его губ, не дала договорить. Пальцы были прохладными и мягкими.

— Кроме меня.

— Да, пожалуй, еще и неприятностей.

Она потерлась щекой о его плащ:

— Как вы думаете, Максим, почему Толчанов так сказал?

Она по-прежнему называла его на «вы». Смешное сочетание: «Максим» и «вы».

— Он наблюдательный человек и не слишком далек от истины.

— Истины? — Наташа закусила губу. — Я не очень понимаю вас.

— Здесь нечего понимать. Каждый по-своему калиф на час. Вся разница в том, что одни об этом даже не подозревают, а другие знают с первых минут, но молчат.

— Вы… вы знаете?

— Предполагаю.

— Значит, тайны все-таки существуют?

— Это длинная история, Наташа. И не слишком правдоподобная. Если рушится дом, во избежание жертв жильцов выселяют. Дом не корабль, Наташа. Здесь не играет роли, кто его покинул первым, кто последним. Дом записан на снос, тебя удерживает в нем только привычка и страх перед неопределенностью: где-то будет хуже.

— Вы ждете писем?

— Уже нет.

— Я бьюсь в глухую стену. Не хотите открывать дверей — не надо. Ну хоть щелочку вот такусенькую.

— Зачем?

— Я буду стоять у этих дверей и подглядывать вашу жизнь. А если вам будет грозить опасность, я сложу руки рупором и крикну в эту щелку: «Беда!» — Наташа подняла руки и показала, как она это сделает.

«Беда…» — отдалось эхом.

— Не за каждой дверью, куда мы стучимся, нас ждет мир и покой.

— Кто вам сказал, что мне нужен мир и покой?

Он почувствовал, как она прижалась к нему.

— Вы замерзли?

— Я так и думала, что вы меня об этом спросите. Нет. Бывают люди скованные, стеснительные, замкнутые. Ведь правда бывают?

— Видимо, раз существуют такие определения.