Юрий Петухов - Влюбленные

Нина взяла трубку.

Отец взволнованным голосом спрашивал, как она себя чувствует. Просил, чтобы она во всем слушалась Валентину Семеновну.

— …Положись на нее, — неслось из трубки сквозь какие-то потрескивания. — Она опытный врач и сделает все, что нужно, и для тебя, и… для него. И не волнуйся, я на него не сержусь! Ты меня слышишь? Слышишь?..

Перебои на линии прервали их разговор.

— Алло, алло!.. — кричал Дмитрий Антонович. — Нина, я не могу сейчас к тебе приехать, много работы, но Маргарита Алексеевна скоро будет у тебя!

— Не надо! Зачем же? Не надо! — возражала Нина, чувствуя, как от слов отца о Косте слезы наполнили ее глаза.

— Нет, нет! Она уже собирается. Привезет тебе все теплые вещи! Жди! Вдвоем будет веселее! Желаю вам скорее обоим поправиться! Целую!

И на следующий день, после обеда, в доме появилась Маргарита Алексеевна.

— Ниночка! — воскликнула она радостно.

С мороза румяная, бодрая, она как бы вытеснила собой запахи лекарств из комнаты.

— Все будет хорошо, Ниночка!

Голубые глаза ее сияли счастьем, и вся она была так свежа, так полна каких-то ей лишь известных надежд на будущее, что Нине, глядя на нее, стало вдруг легче.

На диване, что стоял напротив кровати, разместилась Маргарита Алексеевна, и с этого дня Нина оказалась под ее постоянным наблюдением. Маргарита Алексеевна готовила еду, подавала лекарство и вообще вела себя как наилучшая медицинская сестра. Тщетно Нина пыталась высвободиться от этой зависимости.

— Маргарита Алексеевна, я не настолько уж слаба, чтобы ровным счетом ничего не делать.

— О чем может быть речь?.. Ты больна. Неужели ты не помогла бы мне, окажись я на твоем месте?

— Но вы из-за меня оставили занятия в школе.

— Я договорилась с директором, и меня на время заменят. К тому же скоро каникулы.

— Вас попросил приехать отец?

Маргарита Алексеевна даже обиделась.

— Причем тут отец?.. Как только я узнала, что ты заболела, так и собралась. Сразу же! Ох, уж как мне в самолете было жутко! Я ведь до этого никогда не летала. Он все летит прямо-прямо, и вдруг его как понесет в сторону! Ну умирала от страха! — и она, смеясь, принималась за какое-нибудь очередное дело.

— Вот видите. И все из-за меня.

— Да ты только поправляйся, а на это не стоит, обращать внимания. И главное, не надо отчаиваться.. — Она села рядом, взяла Нину за руку. — Я ведь тебе рассказывала о себе. Помнишь, каково мне было одно время, думала и не жить. А все обернулось к лучшему…

Декабрьские морозы еще набирали силу, стены домов потрескивали, воздух был дымен. Печи приходилось топить по два, а то и по три раза.

Кашель у Нины ослабевал, но температура держалась. И она с нетерпением ждала, когда начнется потепление: уж тогда-то она непременно пойдет к Косте!

Нина знала, что он пришел в сознание, но очень, слаб. Отправила ему записку и получила короткий ответ:

«Знаю, что ты здесь. Не смей высовывать носа, пока не поправишься. А я выкарабкаюсь. Верь!»

Неровные строчки были нацарапаны жестким карандашом.

Несколько раз Нину навещала Александра Климовна. Она чувствовала себя на незнакомых людях как-то неловко и все сидела молча, горестно вздыхала и, оставив кое-что из стряпни, незаметно исчезала. Большую часть времени Нина проводила в разговорах с Маргаритой Алексеевной. Остро испытывая одиночество, она много рассказывала ей о себе, о Косте, о том, как они подружились на Девичке, о Ладо и Денисе, об учебе в институте.

После одного из осмотров Нины Маргарита Алексеевна о чем-то тихо побеседовала с Валентиной Семеновной. И когда вошла в комнату к Вине, то выглядела какой-то встревоженной.

— Что случилось, Маргарита Алексеевна?

— Да так… ничего…

Помолчав, сказала:

— Нина… мне стало известно от Валентины Семеновны, что ты беременна.

— Да.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга.

— А что? — спросила Нина.

— Да так просто… Я ведь не знала.

— А-а…

— Было большим риском в таком состоянии ехать сюда. С такими трудностями… Валентина Семеновна говорит, что могут быть плохие последствия…

Вечером того дня Маргарита Алексеевна долго вполголоса разговаривала по телефону с Дмитрием Антоновичем. Оставшись вдвоем с Ниной, села на край кровати и возобновила разговор:

— Нина… пойми меня правильно. Я желаю тебе добра. Только добра. И твой отец тоже… Обстоятельства сейчас, Нина, таковы, что тебе, может быть, лучше повременить с материнством?

— Почему? — Нина приподнялась на локте.

Маргарита Алексеевна ничего не ответила.

— Почему? — повысила Нина голос.

— Ну… ты должна бы понимать…

Она еще что-то говорила, но Нина, уже не слушая ее, вскочила с постели и начала натягивать на себя одежду.

— Нина! Куда ты?

— Вы что-то от меня скрываете! Скрываете! Я пойду к нему!.. Он умер, да? Он умер, да?

— Нина! Даю тебе честное слово, с ним ничего не случилось! Он жив, жив!

— Почему же тогда я должна это сделать? Почему? — кричала Нина. — Он будет жить! Будет! И не смейте так говорить! Не смейте!… А если даже и нет, я… все равно… все равно…

Рыдания сотрясали ее тело, и она с силой прижала к лицу подушку, чтобы заглушить их.

— Вот ведь как ты меня поняла… Я совсем не то хотела сказать… — От волнения у Маргариты Алексеевны на глазах тоже появились слезы. Она обняла Нину. — Ты посуди сама: муж — после тяжелой болезни, за ним нужен уход, а тут ты с ребенком…

— Это велел сказать мне отец? — спросила испытующе Нина.

— С чего ты это взяла?.. Он, конечно, придерживается такого же мнения… И будь бы сейчас здесь Костя, будь он способен трезво оценить положение, он сказал бы тебе то же самое.

— Не верю!

— Ну, смотри сама… Мы ведь не настаиваем. Мы просто советуем, а уж ты поступай, как знаешь… Но тебе бы следовало прислушаться к нашим словам. У вас вся жизнь впереди, и вы еще будете иметь детей. Будете. А сейчас рано, рано. Ребенок тебя свяжет, у тебя ни минутки не останется для того, чтобы помогать Косте… Да и твоим состоянием Валентина Семеновна встревожена серьезно…

Начав этот разговор, Маргарита Алексеевна уже не выпускала ниточку.

— Нина… я ведь теперь для тебя вроде матери. Так неужели же я тебе посоветую что-то плохое, во вред твоему счастью? — голос ее задрожал, и Нина не могла не поверить в искренность ее слов. — И к отцу ты напрасно таишь в себе предубеждение. Он говорил тебе, что уже не сердится на Костю?

— Да.

— Вот видишь…

— Но зачем же так торопиться?

— Валентина Семеновна сказала, что еще несколько дней — и будет поздно.

— Я посоветуюсь с Костей. Напишу ему.

— Ну, пожалуйста… посоветуйся. Только вправе ли мы сейчас, когда у него и без того все силы напряжены, волновать его?.. Как бы не навредить…