Юрий Петухов - Влюбленные

Ганна Николаевна привыкла к Нине, полюбила ее, и во дворе только и слышалось:

— Ниночка, приходи пораньше… Ниночка, в магазин я сама схожу…

Приезжие, снимающие квартиры у соседей, даже считали их за мать и дочь.

Прошло много времени, а Нина все еще живет прошлым, в мельчайших подробностях снова и снова вспоминает она события, которые привели ее сюда.

…По белой переметенной дороге она шла в больницу к мужу. Морозы ослабли, негреющее яркое солнце слепило глаза. Шла, чуть согнувшись, запахнув руками полы пальто, всем своим существом ощущая, что из нее изъято что-то живое, беспомощное.

Скинула в гардеробе пальто, натянула халат и, волнуясь, поспешила в палату, где лежал Костя. Это была их первая встреча после того, как он пошел на поправку.

Костя лежал на кровати возле окна и свернутой в трубку газетой счищал со стекла белую наледь.

— Костя… — позвала Нина из дверей, и голос ее задрожал.

Он повернулся к ней, высоко вскинул коротко стриженную голову и некоторое время смотрел молча, оторопело.

— Костя… — повторила она его имя, и дрожь губ передалась рукам, всему телу.

Он скинул с ног одеяло, чтобы встать, но она опередила его — подбежала к нему и обняла.

Узкогрудый больной в сером халате с шахматной доской под мышкой заглянул из коридора в палату, хотел что-то сказать Косте, но тотчас же ретировался и плотно прикрыл за собой дверь.

— Ко-стя… — без конца повторяла Нина, а он целовал ее мокрые щеки, посиневшие губы.

— Что с тобой, Нина? Что с тобой?

— Н-не знаю… — сквозь дрожь выговорила она, силясь улыбнуться, и тем еще усилила искажавшую лицо гримасу.

Он обнимал ее, растирал ее скрючившиеся в кулаки пальцы.

— Ну, успокойся, успокойся. Теперь все будет хорошо!

— Д-да… хорошо…

Нервная дрожь проходила, и Нина уткнулась лицом ему в плечо. Обильные слезы хлынули из глаз.

— Ну не надо. Не надо.

— Не буду…

Она глубоко вздохнула и, вдруг отстранившись, глянула на Костю глазами, ослепленными слезами и счастьем.

— Живой?

— Живой!

Они обнялись и засмеялись.

— А я тебя ждал! Сердцем чувствовал, что скоро придешь!… Сильно болела, да?

Нина кивнула.

Он тогда не знал еще, что уже не простуда удерживала ее в постели — совсем другое. А Нина боялась начать разговор об этом и со страхом думала: все равно, такая минута придет…

— Мне мать рассказывала, как ты ехала на попутной и простыла… Ну, здравствуй! Здравствуй!.. — Он осыпал ее поцелуями. — А ведь все думали, что мне уже каюк! Так?

— Нет… не так.

— А я вот! Выкарабкался! — Он потряс ее за плечи, как бы убеждая в возвращающейся к нему силе. — Уже начинаю понемногу ходить! Мы еще с тобой поживем! Поживем! Скоро весна!..

— Зачем же ты так необдуманно поехал тогда в лес? — спросила Нина. — И не собрался как следует.

— А ты ехала ко мне обдуманно?

— Я торопилась.

— Вот и я торопился!

С этого дня она уже не покидала его. Приходила утром и вечером. У Самариных ничто не задерживало ее. Маргарита Алексеевна вернулась домой. Она уехала, полная уверенности, что все сделала так, как надо. Выполнила свой долг. Обещала Валентине Семеновне и ее мужу помочь им перебраться в областной центр, о чем супруги Самарины, оказывается, давно уже мечтали.

— Вы так хорошо отнеслись к нам. Я расскажу Диме. Он поможет вам. Непременно.

Нина часто встречала в палате Александру Климовну и Геннадия Семеновича. Тогда Костя еще более оживлялся, расспрашивал их о селе, о делах и людях, сетовал, что так не ко времени заболел.

Прошел январь. В феврале день стал заметно длиннее. На южных скатах крыш появились первые сосульки, и Косте уже не терпелось выписаться из больницы. Но Нина уговаривала его не спешить.

Они вместе написали письма Ладо и Денису. Ладо телеграфировал, что высылает посылку с мандаринами. «Совсем свежие. Из запасов бабушки Марико. Выздоравливай скорее!» А Денис приглашал друга к себе в южноуральский совхоз на весенний кумыс, от которого, по его словам, все болезни исчезают.

— Не поехать ли и в самом деле? — спросил, смеясь, Костя Нину.

— Поезжай.

— А потом к Ладо на фрукты! Вот и буду кататься!.. А кто же будет работать?..

В одну из встреч, когда Нина пришла к Косте сразу же после Александры Климовны, он встретил ее какой-то особенно радостный, взял за руки, усадил рядом и заговорил тихо, как бы не поверив окончательно в то, что только что узнал:

— Нина…

По тому, как он произнес, ее имя — мягко, с особой заботливостью, — она поняла, что сейчас наступят самые тяжелые минуты их объяснения. Уж лучше бы тут был кто-нибудь из посторонних! Все-таки отсрочка!.. Но те больные, которые лежали в одной палате с Костей, всегда оставляли их вдвоем.

— Нина… — еще мягче повторил он и скользнул взглядом по ее фигуре. — Мне мать сказала, что ты… беременна. Это правда?

— Правда, — ответила она. И, немного помедлив, добавила: — Была беременна…

«Почему я не солгу? Почему?»

— Была?.. Как же так? — выражение радости на его лице сменилось растерянностью. — Где же…

Нина с трудом подняла ставшие вдруг свинцовыми веки, взглянула в темноту Костиных глаз.

— Его нет…

— Как — нет?

— Нашего ребенка нет…

Он не понимал то, что она сказала ему, и продолжал спрашивать с той же растерянностью:

— Это случилось из-за твоей болезни?

— Д-да… — ответила она без уверенности.

Костя внимательно посмотрел на нее.

— Ты от меня что-то скрываешь?

Нина молчала, не находя слов для ответа.

Руки его, сделавшись вялыми, чужими, медленно уползали из ее рук. Он выпрямился, приподнял голову на тонкой шее и смотрел на нее каким-то странным взглядом.

— Ты… ты не верила, что я… и решила разом, чтоб нас ничего не связывало?

— Костя! — с отчаянием крикнула Нина.

Он встал с кровати.

— Костя, я люблю тебя! И я верила! Верила! Не смотри на меня так! Они… они и минуты не давали мне покоя! Говорили, что это нужно и для тебя, и для меня…

Он быстро ходил по палате — от окна к двери и обратно.

— Костя, выслушай же меня!.. — умоляла Нина. Только теперь она поняла, что ее поступок может быть истолкован двояко. «А ведь я думала лишь о том, чтобы тебе было лучше…» — Костя!..

Он резко повернулся к ней и обнял.

— Прости меня!.. Сам не знаю, что говорю! Я тебе верю.

Он усадил ее на кровать, целуя и успокаивая.

— Почему же ты со мной-то не посоветовалась?

— Ты… ты был болен. Я боялась за тебя, — всхлипывая, говорила она.

Расстались они поздно вечерам, примиренные, веря, что все пройдет, забудется. На следующий день Костя был с ней по-прежнему заботлив, предупредителен и ласков. Но Нина видела, что он потрясен случившимся…

Настало время ему выписываться из больницы.