Юрий Петухов - Влюбленные

В кабинете стало тихо-тихо, и было слышно, как на улице, у колодца, о чем-то разговаривают женщины; звякнула цепь, соскальзывая в сруб.

— Если бы не выкорчевывали, то… мы бы уже, наверно, обошли тех, у кого вы теперь призываете перенимать опыт… — с горечью произнес Костя. — Да, я учусь у Артема Кузьмича. Почему вы укоряете меня этим?.. Он мне дорог своим сердечным отношением к делу, и я хотел бы на него походить. А с кого, интересно узнать, берете пример вы?

Бурмакин был уже у дверей, собирался уйти, но последние слова остановили его, и в его глазах проглянуло что-то живое, словно он задумался: а в самом деле, с кого?

— Вы не назовете мне этого человека, — продолжал Костя, — и я скажу вам, почему! Артема Кузьмича нет, но он жив во всем. Походите по избам, поговорите с людьми. А тот, с кого вы «делаете жизнь», состоит из словесной шелухи и потуг что-то значить! И вы можете подражать карьере такого человека, но не его делу!

Живое выражение глаз Бурмакина подернулось ледяной стылостью.

— Журавлев… вы поворачиваете разговор в опасную плоскость. Это что же… долой руководство?

— Нет, это вы поворачиваете его!.. Я хочу дельных советов, — продолжал Костя уже спокойнее. — Я за руководство, и вы не торопитесь уезжать, поживите у нас, вникните во все. Вот недавно здесь был Павел Макарович Багров, он действительно мне помог, и я благодарен ему за это.

Бурмакин вернулся от двери, кинул портфель на стол.

— Ну что у вас? В чем затруднения?

Но они просидели не более часа. Реальность цифр никак не совпадала с тем, что было привезено Бурмакиным, и он сердился, нервничал. Откуда-то был звонок — и он поспешно собрался, уехал в другой колхоз, где без него никак не могли обойтись.

Геннадий, которому Костя передал этот разговор, сказал:

— Тебе председателем, наверно, долго не быть… Бурмакин — человек мстительный.

— А я и не собираюсь удерживаться в председательском кресле ценой развала хозяйства.

— Ну а лучше будет, если в него сядет случайный человек?

— Что же я должен был делать?.. Во всем ему поддакивать?.. Да, клеверища распашем! Да, овес и вику долой! Все — под кукурузу! И земли будут пустовать, зарастать сорняками! Да, огороды обрежем! И люди побегут из колхоза, потому что…

— Я тебя на это не толкаю! — лицо Геннадия покраснело, и весь он ощетинился, как еж. — Сам знаю: чем быстрее такие, как Бурмакин, делают себе карьеру, тем труднее нам.

— В чем же я неправ?

— Ты хотя бы… подипломатичнее. Себе навредишь и колхозу…

— Гена, но мне противно… Совесть моя корчится при мысли, что с человеком, который мной руководит, я должен быть настороже, себе на уме… И это вместо того, чтобы видеть в нем друга, советчика, которому можно во всем довериться? Ну почему так?..

— Я тебе объясню… — губы Геннадия застыли в недоброй улыбке. — Если бы все, кто состоит на должности, думали прежде всего не о чинах да наградах — как выхвалиться побольше, а о том, будет ли, к примеру, у Анны Изместьевой взамен развалившейся избы новая, или когда дети Марфы Марковны пойдут в садик, то такое положение не возникало бы.

— Значит, я прав?

— Прав-то ты прав… Но теперь держись!.. И не бери ты, пожалуйста, всю ответственность на себя, Константин. Чуть что, зови меня, зови правленцев!

— А я только на это и рассчитываю, — улыбнулся Костя.

В доме отца Нину ждали большие перемены. Она вошла в коридор и не сразу узнала свою квартиру. Все в ней было перевернуто, сдвинуто с привычных мест. Грузчики, пыхтя и переругиваясь, тащили вниз — в стоящую у подъезда машину — отцовскую конторку, кресла, кушетку. Какая-то старушка, согнувшись и что-то бормоча себе под нос, собирала в совок мусор. А вперемежку со старой громоздкой мебелью стояли новенькие, пахнущие лаком стулья на тонких ножках, сервант, кровати с поролоновыми матрацами.

— Ниночка! — воскликнула Маргарита Алексеевна. Она вся так и светилась счастьем. — Дима! Ты посмотри, кто к нам приехал! Ниночка! — и она порывисто обняла ее, поцеловала.

Дмитрий Антонович появился из-за книжного шкафа, употевший, раскрасневшийся. Руки у него были в пыли, и он, подойдя к дочери, растерянно и словно виновато улыбаясь, сделал какой-то неопределенный жест, указывая на беспорядок в квартире, хотел что-то сказать, но лишь провел грязной рукой по лбу.

— Дима, — натянуто засмеялась Маргарита Алексеевна и начала вытирать ему лицо полой халата. — Да нагнись же! Ты у меня как ребенок. Все-то за тобой надо смотреть, — говорила она, не переставая улыбаться. Обратилась к Нине: — Ну, в самый разгром ты к нам явилась! Ни раньше ни позже!.. Мама, где ты?

— Иду, иду, — послышалось с лестничной площадки, и в квартире появилась та самая старушка с совком.

— Поздоровайся. Это Нина. Наша Нина.

Старушка закивала головой, несмело протянула руку.

— Видишь, что мы тут учинили! И он еще противился, жалел старую мебель! — Маргарита Алексеевна снова кинула на мужа взгляд, как на капризного, привередливого, но горячо любимого ребенка. — А что в ней хорошего, такой тяжелой? Купили чешский гарнитур! Кресло на мизинчике поднимаю! Прелесть!..

Нина слушала ее молча, как бы раздумывая, куда ступить дальше, куда поставить чемодан и вообще нужно ли было сюда приезжать.

— Ты, наверно, устала, — заговорил Дмитрий Антонович.

— Да, да, конечно, устала! — подхватила Маргарита Алексеевна. — Ниночка, ты располагайся в своей прежней комнате. Чемодан оставь здесь. Мы там уже вымыли и все, что вносим, подвергаем, так сказать, обработке. Мама, оботри, пожалуйста, Нинин чемодан от пыли. А вот тряпка для ног, — и она подала пример, как надо тщательно обтирать ноги, прежде чем войти в ту комнату. — Устраивайся. Спать можешь на диване. Мы его пока сохранили, не хочется отдавать за бесценок. А тебе, мама, придется поспать на раскладушке.

Старушка с готовностью, словно только того и ждала, стала перетаскивать свои вещи с дивана, но Нина остановила ее:

— Не надо. На раскладушку лягу я.

— Уж извини, Ниночка, что вам придется устроиться тут вдвоем. Диме обещают другую квартиру, трехкомнатную, тогда всем хватит места. А не вызвать маму я никак не могла, — и ее голубые глаза полыхнули тайной радостью.

Нина стояла, не чувствуя себя дома. Так бывает на вокзале, когда стоишь и думаешь: садиться или уж подождать поезд на ногах?..

— Да ты проходи, раздевайся!

Дмитрий Антонович принял у старушки из рук чемодан — заблестевший, влажный — и сам внес его в комнату.

Голос грузчика позвал из коридора:

— Ну, что еще выносить, показывайте!

— Ниночка, мы пошли, — заторопилась Маргарита Алексеевна. — Уж извини, так все навалилось сразу. Дима, пойдем. Ты мне там нужен.