Юрий Петухов - Влюбленные

Она как бы боялась оставить его наедине с дочерью.

Все вышли.

Оставшись одна, Нина еще раз осмотрела комнату. Странно — совсем чужая. Словно никогда тут и не жила. Прежде ей казалось, что ей вечно дороги будут эти стены, этот подоконник, на котором она любила учить уроки, поставив ноги на трубы отопления… Все чужое, ничто не трогает, даже пианино.

«Вокзал… вокзал…»

— Осторожнее вы! Так и поломать недолго! — слышался голос Маргариты Алексеевны. — Собьете углы — кто починит?

— Да уж стараемся, хозяюшка.

— Дима, пока есть грузчики, давай вытащим твои старые шкафы в коридор.

— Но книги мне нужны в кабинете.

— Возьми самые необходимые на стол.

— Мне они все необходимы.

— Ну тогда будешь выходить в коридор и брать их. Это даже полезно — время от времени вставать во время работы. Ну не можем же мы рядом с новой мебелью держать этих уродов! Вот купим новые шкафы, тогда все поставим по-старому. Ну не упрямься! Право, ты у меня как ребенок! — и поцелуй закрепил ее полную победу.

«Свивают гнездо», — усмехнулась Нина.

Вошла старушка и присела на диван.

— Отдохнули бы вы с дороги, — сказала она Нине.

— Я не устала, спасибо.

— А вот я заморилась… То так, то этак… Сервант на шестое место ставим. Смолоду-то в счастье не пожила, так теперь и не нарадуется, — говорила старушка, и чутко прислушивалась к голосам из-за двери. — Никак, зовут?

— Нет.

— Показалось, значит… У меня в Майкопе домик был свой. Садик… Продала. Приезжай, говорит, с нами поживешь, отдохнешь на старости.

— Вас как зовут?

— Эммой Владимировной.

— Эмма Владимировна, вы прилягте. Там и без вас все сделают.

— Нет, нет. Я успею еще, отдохну. Вот устроимся — тогда. Да и рассердится она. Уж я так рада, так рада за нее! Пусть поживет по-человечески, как следует.

— Мама!

— Иду, иду! — и старушка сползла с дивана, опять засеменила в коридор.

Нина переоделась и пошла в город.

— К обеду не опоздай! — крикнула ей вслед Маргарита Алексеевна.

Улицы родного города показались Нине чужими. Знакомые, увидев ее, не сразу с ней здоровались, некоторое время словно вспоминали.

Вышла на крутой откос, к пристани, где некогда они с Костей стояли и смеялись, окруженные босоногим воинством с деревянными саблями и пиками.

«Надо дать Косте телеграмму, что я здесь и завтра выеду». Да, завтра!.. Предстоящая встреча и радовала, и пугала ее. Побывав на почтамте, она еще долго бродила по улицам, зашла в кинотеатр, по-дневному полупустой, посмотрела какую-то комедию и тотчас же забыла ее содержание.

Домой вернулась к вечеру, когда в квартире все уже было вымыто, расставлено. Люстры сверкали.

— Что же ты не пришла обедать? — спросила Маргарита Алексеевна. — А мы так ждали.

— Мне не хотелось.

— Тогда садись ужинать. У нас тут что-то вроде новоселья получилось.

На столе пестрели закуски — ветчина, тонко нарезанная краковская колбаса, патиссоны, стояла бутылка сухого вина. Отец суетился — минуты не посидит на месте, — сам шел за хлебом, за вилками, во всем помогал Эмме Владимировне.

Нина глянула на рабочий стол отца, тоже новенький, поблескивающий лаком, увидала свою фотографию, по другую сторону чернильного прибора — Маргариты Алексеевны, а фотография матери исчезла, перекочевала, очевидно, в ящик. И это, конечно, уже навсегда…

Чокнулись и выпили. Больше всех говорила Маргарита Алексеевна. Она была весела, деятельна, и только чуть настороженный взгляд то в сторону Нины, то в сторону мужа выдавал ее внутреннее беспокойство.

— Фу, словно гору своротили! — смеялась она. — Даже не верится. Теперь все-таки не так уж трудно обстановку переменить, все в магазинах появилось. Ну, а одеждой, так все универмаги завалены. А как прежде жили! Мама, ты помнишь, как я в сорок третьем году на танцы в подшитых валенках бегала?.. И ничего! Даже офицеры приглашали. Бывало, купить новое платье — целая проблема!

«Она и в самом деле жила трудно, много перестрадала, — думала Нина. — Почему же меня не радует ее счастье?»

— Ниночка, хоть бы ты повлияла на отца. Представляешь, ему предлагают пост заведующего облздравотделом, а он отказывается!

— Ну зачем мне этот пост? Зачем? — Дмитрий Антонович втыкал вилку в кружок колбасы и никак не мог его поддеть. — Я хирург и занят своим прямым делом!

— А ты согласись на год или на два! По крайней мере, получим квартиру. А то ведь и вокруг пальца могут обвести. Я не считаю, что это такая уж большая жертва…

Слушая этот разговор, в продолжение ужина варьировавшийся не раз, Нина испытывала стыд за отца — куда делась его прежняя неуступчивость, которой было хоть отбавляй! Поднялась из-за стола и ушла к себе. Маргарита Алексеевна тотчас же пришла за ней вслед.

— Нина… а Костя тебе писал? — спросила она.

— Писал…

— Я ведь ему сразу сообщила твой крымский адрес… Ты от нас к нему?

«Не обо мне ты думала, когда сообщала ему адрес, — усмехнулась Нина, не отвечая на вопрос Маргариты Алексеевны. — Просто я здесь стала лишняя, и ты боишься, что я тут застряну».

— Вы что… в ссоре? — продолжала добираться Маргарита Алексеевна. — Тогда ты живи у нас… Только, прошу тебя, не показывай отцу, что тебе тяжело. Он так много перенес за это время. Я думала, кончится инфарктом. Побереги его, это так нам необходимо…

«Обо мне ты, конечно, не думаешь, не видишь, каково мне сейчас…»

— Ниночка… я сейчас скажу тебе то, во что и сама еще не совсем поверила… — Она подошла к ней вплотную. — У меня должен быть ребенок… А ведь мне уже тридцать семь. Но я на все решусь, на все готова, только бы он был! Ты ведь знаешь, как я была одинока и вот теперь… теперь у меня будет настоящая семья.

Словно помутнение произошло в голове Нины. Она крепилась, сдерживая себя, чтобы не закричать, и все-таки крик вырвался:

— Да оставьте вы меня в покое! Слышите! Какое мне дело до ваших детей? Если вам так нужен ребенок, что вы готовы ради него на все, так почему же меня-то!.. Меня!.. — рыдания перехватили ее горло. — Уйдите! — И Нина, не помня себя, швырнула на пол подушку, какие-то книги. Глаза ее потемнели и ничего не видели. — Уйдите! Уйдите!

Она кинулась на диван, уткнулась в подушку, готовая забиться в щель, сжаться в комок, исчезнуть.

Маргарита Алексеевна была поражена этим взрывом. Она никак не ожидала такой реакции на свои слова и перепугалась. Ей показалось, что Нина сейчас бросится на нее. Отступив к двери, она порывисто обняла за шею только что вошедшего на крик Дмитрия Антоновича.

— Зачем ты ей об этом сказала? — спросил он голосом глубоко страдающего человека; подошел к дочери. — Успокойся. Не плачь.

Он положил ладони на ее вздрагивающие, как в ознобе, плечи. На глазах у него тоже выступили слезы.