Леонид Степанов - Бранденбургские ворота

Знаменательно, что война, развязанная фашистами, окончилась именно у рейхстага, там, где факел поджигателя и убийцы возвестил ее начало сперва против германского народа, а потом и против всего человечества.

Это… Унтер-ден-Линден?

Бугров оторопел: расчищенная широкая просека среди руин, в середине — два ряда невысоких слабеньких деревьев — посадки лип на месте вековых знаменитых Linden, загубленных Гитлером…

Как непохоже это на репродукцию Унтер-ден-Линден, что видел Бугров в довоенных буклетах и альбомах! Куда подевались роскошные здания, что высились горделиво по обеим сторонам проспекта — университет Гумбольдта, Опера, музеи, театры, храмы? Только бесформенные остовы и груды обломков…

Низкорослая аллейка уходит к западу и, сужаясь, указывает, словно зеленая стрела, на Бранденбургские ворота, достопамятный символ Берлина. Не узнать их невозможно, хотя они тоже здорово покалечены и еще не восстановлены.

Создатели Бранденбургских ворот архитектор Карл Готхард Лангханс и скульптор Готфрид Шадов мечтали возвести «Врата мира». В колесницу, запряженную четверкой коней, они посадили улыбчивую богиню, увенчанную лаврами мудрости. Но как часто бывало в германской истории, высокие замыслы создателей не помешали низменным расчетам разрушителей. В грохоте военных маршей прошли через «Врата мира» пикоголовые полки кайзера Вильгельма — грянула первая мировая война. Спустя четверть века через Бранденбургские ворота прогрохотали факельщики Гитлера — началась вторая мировая.

И вот чем все это завершилось! Парадная, роскошная Унтер-ден-Линден разрушена. Сами триумфальные ворота выглядят до жалости убого: глориетта с лепными символами разбита вдребезги, колонны искромсаны осколками, от квадриги осталась одна безголовая двуногая лошадь. А улыбчивая богиня-мироносица, увенчанная лаврами мудрости, разлетелась от прямого попадания снаряда…

На левой стороне Унтер-ден-Линден заканчивается ремонт здания советского посольства. Над его фронтоном полощется красный флаг.

Когда-то на этом месте находилось скромное Временное представительство молодой Советской России. Здесь в ноябре 1918 года выступал Карл Либкнехт. Он пришел вскоре после освобождения из тюрьмы, во главе колонны демонстрантов. Либкнехт призывал немцев не теряя времени взять власть в свои руки и создать Германскую советскую республику. Берлинцы восторженно аплодировали, размахивали красными флагами и кричали «ура!». Больше всех, наверное, ликовала в толпе энтузиастов молодая учительница Катрин Райнер.

Жива ли она еще? Если жива и здесь, в Берлине, Андрей разыщет ее. Вот будет встреча!

Тогда революция была предана. Карла и Розу убили. Это произошло в Тиргартене — там, за Бранденбургскими воротами, немного левее. Карла подло и трусливо застрелили в темной аллее, а Розу — хрупкую, слабую — забили насмерть. Голову умнейшей женщины Германии размозжили тяжелыми прикладами карабинов, обезображенное тело сбросили в канал… В тот самый Ландверканал, который форсировал штурмовой отряд Бугрова, когда они пробивались к рейхстагу.

Фашисты били прямой наводкой. Убитые падали с понтонов в воду…

Карл, Роза и семнадцать солдат из роты Бугрова погибли рядом, в борьбе против общих врагов. И он там мог расстаться с жизнью.

А все-таки в последнем бою враг безоговорочно капитулировал! Красный флаг вознесся над рейхстагом, над Берлином, над всей Германией!

Бугров остановился перед Бранденбургскими воротами и долго всматривался со странным чувством. Он видел их впервые, но вместе с тем они были ему так знакомы, так накрепко увязаны с его судьбой!

Знакомый Бугрову капитан рассказывал в сорок пятом году в госпитале, что он едва не взорвал Бранденбургские врата. Фашисты замуровали их понизу кирпичом, чтобы затруднить подход советских солдат к рейхстагу. Капитан заложил под стенку сколько требовалось взрывчатки, подвел бикфордов шнур, только собрался повернуть рукоятку, чтоб дать искру, как вдруг объявляется какой-то незнакомый политработник:

— Ты что, капитан, обалдел напоследок?

— А что? Надо ж проход пехоте пробить.

— Тактический смысл есть. А что будет потом, когда война кончится? Сто лет будут говорить, что мы, русские, варвары. Не пощадили знаменитое архитектурное сооружение.

— Да и пес с ними! — ответил капитан. — Сколько они у нас взорвали? И без всякой военной необходимости.

О всех преступлениях гитлеровцев капитан в то время не знал, но ему приходилось читать в газетах, что взорваны киевские и новгородские древности, превращен в руины Петродворец со всеми его фонтанами, разрушены десятки других дворцов и русских храмов. В Святогорском монастыре была заминирована могила Пушкина, а в Ясной Поляне, в усадьбе Льва Толстого «чистопородные культуртрегеры» устроили конюшню.

Да, капитан не повернул тогда ручку ротора, не взорвал Бранденбургские ворота. А сделай он это, не было бы их теперь…

Рейхстаг огорожен высоким забором. Бугров усмехнулся: «И сегодня к тебе, проклятому, не так просто подобраться!» Пошел вдоль забора, надеясь найти если не проход, то пролом?

Наконец-то дырка в заборе! Тропинка через бурьян, а за ним виден он — сундук Кащея. И похож и не похож на тот, оставшийся в памяти. Сволокли разбитый обгорелый каркас купола, посеченные осколками статуи германских завоевателей тоже убрали. Заложенные кирпичом окна размуровали и вставили в рамы стекла. Тускло желтеют новые высоченные двери вместо черневших пробоин, сделанных прямой наводкой из пушек.

Там, где перед рейхстагом было все вздыблено, перекопано, замотано колючей проволокой, теперь ровная большая площадь, замощенная брусчаткой. Людей на ней не видно. Ничто не мешает пройти по тому «азимуту», по которому он бежал впереди своей роты к ступеням рейхстага.

Определить точно невозможно, однако каким-то шестым чувством он угадывает ее — ту невидимую роковую линию. Медленно идет по ней к месту, где упал, где лопнуло над ним небо…

Остановился, прислушался: вот-вот очнется мертвый рейхстаг, грохнет из всех своих стволов. Захлещет опять железный градобой…

Подошел к широким ступеням, к громадным колоннам. Здесь он упал.

На сером камне нет никакого следа. Нет даже чуть заметных очертаний от высохшей кровавой лужицы. Смыли солдатскую кровь осенние дожди, замели зимние ветры…

И на каменных колоннах нет солдатских росписей. Тех великих и наивных «автографов» советских солдат, начертанных в счастливом хмелю победы — углем и мелом, мазутом и дегтем, трофейной краской и собственной кровью из ран!

Обессиленный, побрел Бугров прочь от рейхстага. Тяжело на душе. Больно…

А стоит ли так убиваться, солдат? Ты ведь слышал еще в Москве, что нет тех надписей на колоннах рейхстага. Их поспешили стереть, едва появилась возможность. И не уцелевшие немецкие фашисты, а бывшие «союзники» тщательно соскоблили все скребками, зацементировали, замазали серой краской.