Леонид Степанов - Бранденбургские ворота

— А вам — враги?

— Не грубите! — взвизгнул Кыртиков. — Надо уметь видеть врагов! Насквозь видеть! А вы их не видите, не замечаете, даже не чуете. Совсем потеряли бдительность. И рухнули в яму!

— Что за «яма»? Куда я рухнул?

— Он даже не подозревает! Вот до чего докатился!

— Да вы конкретно скажите: в чем дело? По существу.

— Будет и по существу. Мы имеем дело с фактами, а не с пустыми «теориями». Отправляйтесь к атташе Позднякову. Он покажет вам кое-что. Может быть, поймете наконец.

— К Позднякову?.. Скажите вначале: в чем дело?

Кыртиков посмотрел на Андрея с откровенной неприязнью и зловеще прошептал:

— Немецкую семью Кампе посещали?

— Да. И что?

— Ступайте! — выкрикнул Кыртиков на самой высокой ноте. — Поздняков вас просветит!

К двери Позднякова Андрей подходил словно к молчащему до поры доту: знал, что из укрытия нацелено на него убойное оружие, а вот какое именно — не знал…

Нажал медную ручку вниз, потянул массивную дверь на себя — она открылась медленно, тяжко, словно была чугунная.

Большая комната с высоким лепным потолком пуста. С потолка свисает желтоватый стеклянный плафон. Черные и бурые корешки папок на стеллажах. На них наклейки с индексами и номерами. Ниже картотечные ящики. Один из них вытянут для работы: в пачке белых картонных формуляров торчит красная закладка.

— Разрешите? — негромко произнес Бугров. В горле у него пересохло.

— Да. Пожалуйста, — откуда-то из-за стеллажей ответил спокойный Гошкин голос.

И тут же появился он сам. Ничуть не удивлен: видимо, уведомил уже Кыртиков по внутреннему телефону. Выражение красивого, чисто выбритого лица вроде бы даже приветливое.

Андрей сделал шаг к столу, за которым оказался Поздняков, сказал глуховато:

— Меня интересует судьба немецкого коммуниста Бруно Райнера. Известно, что перед концом войны он находился в концлагере Заксенхаузен.

Агатовые глаза атташе насмешливо блеснули: «Ишь ты, как сформулировал!» Но Андрей не видел Гошкиных глаз. Он смотрел на его руки с холеными розоватыми пальцами и аккуратно подпиленными ногтями.

— Он погиб, — с любезной готовностью сообщил атташе. — В названном концлагере, в Заксенхаузене.

— Это достоверный факт?

— Вполне.

Андрей собрался с силами и взглянул в ненавистные глаза:

— Когда? При каких обстоятельствах?

— При обычных. В начале сорок пятого. Умер от дистрофии. «Дошел», как говорили.

Слово «дошел» Гошка произнес благозвучно и отчетливо, будто оно означало нечто приятное. У Андрея пальцы судорожно сжались в кулаки.

Поздняков подошел к шкафу, открыл дверцу и, не разыскивая, взял с полки пронумерованную серенькую папочку.

— Здесь все, что известно о Бруно Райнере. В частности, показания двух кацетников-антифашистов, подтвердивших его кончину в начале сорок пятого.

— Кто эти люди? Где они?

— Их уже нет. Один умер вскоре после освобождения, второй живет в Западной Германии. Адрес неизвестен.

— Жаль…

— Ознакомьтесь, — Поздняков протянул папку Бугрову. — Кроме показаний двух кацетников, тут есть одна любопытная газетная вырезка. Она тоже касается почтенного семейства Райнеров. Присядьте на всякий случай.

Последние слова прозвучали с издевательской ласковостью. Бугров почувствовал, что в тонкой папочке запрятана мина.

Он отошел к свободному столику, присел на стул, открыл папку.

Несколько сколотых скрепкой листочков и пожелтевшие вырезки. Кое-где абзацы тонко и аккуратно очерчены красным карандашом. Как у Кыртикова!

Вот показания двух кацетников: по-немецки, плохо отпечатанные на машинке, на пожелтевшей бумаге. Сверху указаны партийная принадлежность, профессия, место жительства до ареста. Внизу подпись и дата. Все вроде бы достоверно.

— Который из них умер: Мазер или Хакенбауэр?

— Хакенбауэр.

— Могу я списать данные о Мазере?

— Пожалуйста.

Бугров перевернул подшитый листок в папке и увидел сложенную пополам газетную вырезку. Поздняков ожидал этого момента.

— Любопытная расшифровка одного известного фотоснимка. Он сделан в апреле сорок пятого около рейхсканцелярии.

Андрей развернул газетную вырезку и увидел знакомый материал. Два года назад, начав готовиться к защите диплома, он наткнулся в архиве на записки некоего «очевидца» о последних днях Адольфа Гитлера. Дорожа временем, студент Бугров пробежал их тогда наскоро — прямого отношения к теме диплома это не имело. Суть, однако, уяснил. Офицер из охраны Гитлера, отсидевшийся где-то в опасные послевоенные годы и почуявший, что теперь можно не бояться, пытался героизировать жалкие и позорные обстоятельства, при которых покончил с собой его обожаемый фюрер.

От одного из абзацев, обведенного Гошкиным красным карандашом, отходит тонкая стрелка к фотоснимку: Гитлер перед строем мальчишек-тотальников в солдатских касках. Одному из них он прицепляет на грудь Железный крест.

Скоропостижно одряхлевший, сгорбленный, с отвисшей челюстью и мертвым, застывшим взглядом, фюрер похож на подыхающую ворону. А перед ним мальчишка-тотальник лет пятнадцати: худенький, в большой, не по голове каске, с широко раскрытыми, блестящими от восторга глазами. Видно, что обманутый дурачок готов броситься за своего фюрера в огонь и в воду.

А что написано в абзаце, обведенном Гошкиным карандашом? Что там плетет уцелевший офицер из охраны Гитлера?

«Среди героических защитников рейхсканцелярии, которые сражались за свое немецкое отечество до последнего трагического часа, находился и пятнадцатилетний R. Бесстрашно выдвинувшись вперед, он подбил фаустпатроном советский танк системы Т-34. За этот подвиг юный герой был награжден Железным крестом. Фюрер лично вручил ему высочайшую награду. Окрыленный R. тут же вновь отправился на Потсдамерплац, чтобы драться с бронированными чудовищами красных до победного конца.

Юный герой погиб смертью храбрых…»

— Прочитали? — прозвучал вкрадчивый голос.

— Да.

— И что скажете?

— Не понимаю, какое отношение это имеет к моей просьбе.

— Охотно растолкую. Сей «бесстрашный» R. не кто иной, как Рольф Зандгрубе. Родной сын Бруно Райнера, воспитанный в семье дяди. Старший внук, пардон, Мышки-Катеринушки!

Каждое слово Гошки впивалось в сердце, словно ядовитая колючка. Бугров почувствовал, что бледнеет.

— Мы с вами, конечно, по-разному понимаем некоторые вещи, — глумливо продолжал Поздняков. — Однако при всем при том факты, как говорится, упрямая вещь…

— Чему… ты… радуешься? — с мукой выдавил из себя Бугров.

Поздняков усмехнулся снисходительно:

— Я не радуюсь, а констатирую. Мне остается сообщить еще только один факт. «Бесстрашный Рольф» не «погиб смертью храбрых». Он жив и здоров. Благоденствует вместе со своим приемным папашей в Западном Берлине. Кто такой Зепп Зандгрубе, надеюсь, вам известно?