Леонид Степанов - Бранденбургские ворота

Вчерашние кунктаторы [73] Медлители (кунктатором за медлительность был прозван один из римских полководцев). вдруг стали проявлять излишнюю активность в организации военных действий против рейха. Нередко это приводило к печальным для них самих результатам. Так было, например, с попыткой наступления в Арденнах, где англо-американцы завязали и едва не потерпели сокрушительное поражение. Их спасла только быстрая и великодушная помощь Советской Армии.

По Ялтинскому соглашению, Советскому Союзу надлежало разбить основные силы фашистского вермахта и оккупировать временно ряд районов восточной Германии с такими большими городами, как Лейпциг, Дрезден, Хемниц, Магдебург, Йена и другие. Оккупация связывалась с возможностью взыскания репараций для возмещения убытков и потерь, понесенных Советским Союзом от гитлеровского нашествия.

Соглашение в Ялте западные союзники подписали, но не хотели допустить, чтобы перечисленные города — центры машиностроения, полиграфии, оптики — достались Советскому Союзу целыми и невредимыми. И вот начались массированные бомбежки как раз тех немецких городов, куда должна была войти Советская Армия. При этом число человеческих жертв западных политиков не особенно тревожило. В своих мемуарах многие из них пишут об этом без угрызений совести, уверяя, что в том была стратегическая необходимость!

Теперь один из американских деятелей пошел еще дальше. Он считает, что уцелевшие жители Дрездена должны благодарить американцев за «великодушие», ибо их ожидала куда более плачевная участь: ведь испытание первой атомной бомбы намечалось провести сперва не в Хиросиме, а в Дрездене. Подвели растяпы-ученые: поднесли атомное «бэби» президенту Трумэну только в ходе Потсдамской конференции. А то бы не Хиросима, а Дрезден стал нарицательным словом для начала атомной эры.

О разрушенном Дрездене Бугров прочитал немало. Видел сотни снимков, запечатлевших развалины «метрополии на Эльбе», и был вполне подготовлен к тому, что увидит. И все же, свернув с автобана вправо и заметив впереди руины бывшего города, он поразился: так жутко не выглядел даже Берлин в сорок пятом, после долгих упорных боев.

Медленно, словно на кладбище, въехал Бугров в центр бывшего Дрездена — туда, где когда-то высились палас Цвингер, дворец Саксонских королей, Земпер-Опера, Фрауэнкирхе, набережная Брюль с музеями…

Ничего этого теперь нет. Не существует. Уничтожено варварски и безвозвратно. Видны только выгоревшие остовы, обрушенные стены, бесформенные нагромождения камня, кирпича, штукатурки, мусора.

Ехать дальше невозможно — каменные завалы перегородили дорогу. Бугров вышел из машины и огляделся. Ему казалось, что он в кошмарном сне. С трудом догадался, что впереди торчат остатки Фрауэнкирхе. Он видел этот замечательный храм в художественных довоенных альбомах. Попытался подобраться ближе к единственно уцелевшему пилону, сиротливо торчащему из крошева, но мешали завалы. Удалось обнаружить только какой-то памятник, отброшенный взрывом. На обломке пьедестала прочитал имя: Мартин Лютер.

Великий реформатор, создатель немецкого литературного языка, лежал ничком, уткнувшись лицом в грязь…

Ближе к рыночной площади Бугров заметил строительных рабочих, вернее, разнорабочих, потому что им приходилось не столько строить, сколько растаскивать обломки. С одним из них, рослым симпатичным парнем в перемазанном комбинезоне, отдыхавшим возле курилки, Андрей решил познакомиться. Напрямки объявил ему, что он советский журналист и желал бы побеседовать. Парень тоже не стал играть в жмурки: сказал, что был во время войны военным летчиком, несколько лет находился в плену в Советском Союзе, не так давно вернулся в свой разбомбленный Дрезден, теперь рядовой строитель.

— Здесь работенки хватит надолго, — изрек он и поправил старую шляпу с обрезанными полями.

«Под пилотку обкорнал», — подумал Бугров. А вслух заметил:

— Да уж, поусердствовали ваши англо-американские коллеги.

Парень только развел руками.

— Я слышал, — смягчился Бугров, — сперва хотели Дрезден строить на новом месте, ниже по Эльбе?

— Были такие планы, — подтвердил парень. — На ровном месте строить дешевле и скорее. Но коренные дрезденцы не согласились. Тогда это будет другой город. Теперь вот выволакиваем обломки — а им конца не видать, но кое-что уже и строим помалу.

— Вижу. Можете мне рассказать, что уже построено в Дрездене? Каковы дальнейшие наметки?

— Хм… Это будет долгий разговор. Придется отпроситься у бригадира. У нас скоро обед. Пойдемте вместе в столовку.

Под временным навесом за длинными дощатыми столами сидели сотни две рабочих, одетых примерно так же, как — новый знакомый, Ханс Вальде. Они ели из алюминиевых мисок картофельную похлебку, заправленную консервами. Ели довольно «уплетисто», как и подобает здоровым работягам, хорошо потрудившимся на свежем воздухе. При всей активности, однако, едоки успевали разговаривать меж собой, балагурить и шутить. Никаких следов уныния Бугров не заметил.

Уладив дело с бригадиром, Ханс Вальде принес две миски с похлебкой, и они сели с Бугровым на краю общего стола.

— Много здесь таких, как вы? — спросил Андрей. — Побывавших у нас в «гостях»?

— Почти все, — ответил Ханс, разрезая хлебную пайку пополам. — Слепые котята были, а там у вас прозрели: впервые прочитали хорошие немецкие книги, услышали настоящую немецкую музыку, узнали, что жили в Германии великие мыслители Маркс и Энгельс.

Бугров покачал головой.

— Хороший заряд мы получили в России, — продолжал Ханс. — На всю жизнь. Рвались домой, в Германию, но возвращение оказалось не особенно веселым: утрата самых близких людей, развалины вместо отчего дома, голод, неустройство…

— И у нас было то же, когда мы возвращались, — заметил Бугров. — Теперь стало лучше. Вкалывать надо, не покладая рук. Другого выхода нет. С неба ничего не падает.

— Кроме авиабомб, — невесело пошутил бывший летчик. И неожиданно стал рассказывать о довоенном Дрездене.

Дедушка Ханса славился на всю Саксонию. Он считался одной из достопримечательностей Дрездена, поскольку был самым старым вагоновожатым Германии и имел внешность исключительно импозантную: фигурой напоминал легендарного Зигфрида, а бакенбардами мог потягаться с самим Францем-Иосифом. Когда он ехал по дворцовому городу на своей «щучке» — продолговатом зеленом трамвае с вытянутым передком, — то накручивая ручку с медным набалдашником, то давая корректные звонки на поворотах, всякий истинный дрезденец невольно умилялся. А если в ту пору рядом с ним находился гость или родственник из другого города, то дрезденец не упускал случая заметить приезжему: