Леонид Степанов - Бранденбургские ворота

— Па, а кто теперь замест Ленина?

— Никто. Нет такого человека, чтоб Ленина заменить.

Растерялся Андрейка:

— А как же тогда?.. Как же нам быть?..

— У нас, Андрюха, хороших вождей много. Все вместе они — Ленин. Смотри! Вон они!

Некоторых Андрейка знает по портретам, но первым замечает, разумеется, Буденного. Узнать его легко: по громадным усам и по четырем орденам на шелковых красных кружочках. Кроме того, он видел командарма совсем близко — на ипподроме. Еще бы не узнать!

Потом замечает Всероссийского старосту Калинина, как его все зовут. Он похож на соседа по квартире — политкаторжанина Петра Антоныча: и очки у него такие же, и бородка пеньковым клинышком. Говорят, что Калинин, когда выходит прогуляться, на свою палочку опираясь, с народом в магазинах и на улице беседует — все про жизнь простых людей знает.

А вот и кудрявый веселый Серго стоит в шеренге. О нем в последнее время много рассказывают приятели отца. Фамилия у него трудная: Орджоникидзе. Серго бывает у отца на заводе, спорит с Иваном Лихачевым, советуется с ударниками — как бы побольше грузовиков сделать. «Толковый мужик Серго! — говорят про него амовцы. — И сердце у него горячее — за дело всей душой болеет».

Военные стоят на трибуне Мавзолея с орденами, с красными ромбами в петлицах, опоясаны и перекрещены кожаными портупеями. У иных даже шашки. Ворошилов! Блюхер! Ока Городовиков! Тухачевский! Про них все говорят: «Непобедимые полководцы». Кого хошь разгромят, любого врага!

Есть, однако, герои гражданской войны, которые зачем-то переоделись в пиджаки и рубашки. Вон стоит себе скромненько невысокий коренастый Мироныч. Фамилия у него Киров. На нем простая косоворотка и ни одного ордена. О нем рассказывают: «Всегда народу правду говорит. Доверяет народу». — Андрей сам слышал.

А высокий, в вышитой сорочке, кудрявый такой — Валерьян Куйбышев.

— А рядом с Серго кто стоит? — спрашивает Андрейка, сидя на шее у отца. — Небольшой такой и тоже с усами?

— Товарищ Сталин.

Фамилия нравится Андрейке. Очень хорошая фамилия: крепкий, должно быть, человек. Такой не дрогнет, ежели что.

В тот день почувствовал себя Андрей капелькой этого великого советского океана — человеком счастливой Страны Советов.

Помнит Бугров и другие парады на Красной площади. Комсомольцем, физкультурником, правофланговым в своей колонне маршировал он с полюбившейся всему народу новой гордой песней:

И он в самом деле чувствовал себя хозяином всего, что видел. Всего, что было уже построено, и всего, что будет построено советским народом в грядущие пятилетки. Они завершатся полной победой социализма в Советском Союзе. И это произойдет при жизни Андрея Бугрова. А может быть, он доживет до тех счастливых времен, когда и в других странах произойдет революция и они тоже станут социалистическими!

…Парад 7 Ноября 1941 года на Красной площади. Боец Особой комсомольской бригады Андрей Бугров шагает в белом маскхалате, с лыжами на плече и с автоматом на груди. Рядом с ним добровольцы московских заводов, лучшие физкультурники, комсомольцы уходят в бой на защиту Москвы. Их провожает Сталин. Он стоит на трибуне постаревший, осунувшийся, в простой солдатской шапке с опущенными ушами. И нет рядом с ним легендарных героев гражданской войны — командармов, комкоров, комдивов. Меж пустых цементных трибун возле кремлевской стены ветер сметает белую поземку, гонит ее вниз к Москве-реке — к черной холодной воде…

И многих одетых в белое солдат сметет в ближайшее дни война в черную пропасть небытия. Но сейчас думать об этом не хочется. Шагая мимо Мавзолея, они думают о том, что любой ценой спасут родную Москву, защитят Советскую власть, завоеванную отцами. И Андрей Бугров думает так же. В этот час он присягает Родине на верность.

Бранденбургские ворота — словно огромная амбразура на Запад, откуда можно ждать нападения. Хмуро стоят перед ней бывшие фронтовики. Среди них Паленых и Бугров.

У бывшего комиссара руки заложены за спину, суровый взгляд нацелен туда, где сейчас взвешивают новые возможности для антисоветских провокаций, а может, и для военных авантюр. На обожженном лице печать непреклонности.

Ротный Бугров думает о том, что в двухстах метрах на запад от Бранденбургских ворот лежат в чужой земле его товарищи, ходившие в бой с именем Сталина…

Не сговариваясь, они пошли по Унтер-ден-Линден к зданию посольства. Двери вестибюля раскрыты настежь. Звучит тихая траурная музыка. В мраморном холле большой портрет Сталина, обрамленный черным и красным шелком. Он утопает в цветах.

Старые генералы и дипломаты, помнившие гражданскую войну, разруху, Турксиб и Днепрогэс, партийные чистки и сражения с фашистским рейхом, стоят перед портретом, стиснув зубы, катая желваки на скулах. Постояв, расходятся, поникшие и опустошенные.

Бугров не помнил, как сел в машину. Очнулся, когда подкатил к своему корпункту в Карлсхорсте. Вышел из «Победы», прошел через сад к домику и, открывая дверь ключом, услышал в кабинете долгий телефонный звонок. Взял трубку в недоумении: сегодня звонить некому и незачем.

— Мне необходимо к тебе приехать, — услышал он голос Вернера. — Сейчас.

— Приезжай.

«Для них это тоже удар, — подумал Андрей. — А что я ему скажу? Не знаю…»

Лицо Вернера подурнело и осунулось, резче выступили под глазами ороговевшие буроватые чечевички. Поздоровавшись, он устало опустился в кресло:

— У нас не только горе… Мы серьезно обеспокоены…

— Чем?

— Западники воспользуются этим. Против нас.

— Могут.

— И еще: смерть Сталина вызовет изменения в руководстве вашей партии. Некоторые у нас считают, что это может повлиять на внешнеполитический курс. На вашу политику здесь, в центре Берлина.

— Принципы нашей внешней политики неизменны. Они определены Лениным.

Андрей молча засыпал в кофейник кофе, залил его кипятком и поставил на плитку. А Вернер уже не мог остановиться:

— Ваш народ свою революцию выстрадал. Он завоевал власть с оружием в руках, построил новое государство собственными руками. Поэтому он отстаивал и будет отстаивать свое государство до последнего дыхания. А наша республика появилась на свет по-другому. Под одной крышей живут те, кому дорог этот дом, и те, кому он противен и ненавистен. Есть немало и таких в нашей стране, кто не только не станет ее защищать, но при удобном случае ударит ей в спину.

— И у нас тоже находились такие. Переходили на сторону врага…

— У нас сейчас нет единства. Мы существуем всего несколько лет. Нам нужно время, чтобы окрепнуть.

— Хотя бы три ударных пятилетки, — согласился Бугров. — Нас они спасли, мы успели подготовиться и отбить штурм империализма.