Леонид Степанов - Бранденбургские ворота

— Как Удо-шмаротцер? Чего ж тут человеческого? Грязь и свинство!

— Ты, я смотрю, совсем агитатором заделалась. Видно, передалось по наследству от покойной матушки Катрин.

— Мне до нее очень далеко. Но я горжусь своей матерью.

— Гордись, пожалуйста. Твое дело. А я хочу жить по-своему. Я при Гитлере в политику не лез и теперь не лезу. Мне все едино, была бы жизнь нормальная.

— «Нормальная»! — с горечью повторила Фрида. — Сколько мы, немцы, страдали, сколько всякого пережили, а тебе все не впрок. Ничего не понял: как был пивной пузырь, так и остался…

— Живу, как мне нравится. Мое дело.

Помолчали немного, недовольные друг другом, ни в чем друг друга не убедившие.

— А Вилли в Западный Берлин не таскай! — строго сказала Фрида. — Ему учиться надо.

— Там можно тоже кое-чему научиться.

— Чему? Спекулировать на черном рынке? Валютой промышлять?

— Жизни! Жизни учиться! Не плакатной, а настоящей.

— У наших детей будет хорошая жизнь. Не то что была у нас с тобой.

— Навряд ли!

— Насчет Вилли я тебя серьезно предупреждаю.

— Что еще за ультиматум? Ты это брось! Вот новости!

— Время новое — потому и новости!

Окапывая вечером яблоньки в своем саду, услышал Андрей по соседству два мужских голоса. Удивился: с кем это беседует Мельхиор? Подойдя ближе, увидел, что рядом с садовником стоит незнакомый старик в фуфайке — высокого роста, сухопарый, с рыжеватыми усами и бородой, закрывающими рот. «Видно, тоже кляйнгертнер, — подумал Андрей, продолжая свою работу. — Пришел что-нибудь купить или спросить».

Через несколько минут Мельхиор подошел к заборчику, разделявшему участки соседей. Приподняв по обыкновению порыжелую шляпу, приветствовал соседа и вкрадчиво спросил:

— Не разрешит ли господин Бугров познакомить его с господином Хуго Штаммом? Он когда-то жил здесь, в Карлсхорсте. Ему хотелось бы заработать немного.

Андрей пожал плечами:

— Вы знаете, я сам работаю в саду. У меня на поденщиков денег нет.

— Что вы! Господин Штамм просит вовсе не об этом!

— Ну, пожалуйста, если я смогу…

Мельхиор подвел своего приятеля, тот поклонился и произнес низким хрипловатым голосом:

— Хуго Штамм. Пенсионер.

— Тут дело вот в чем, — пояснил Мельхиор. — Хозяйка этого дома, который вы теперь занимаете, живет в Баварии…

— Я арендую дом в установленном порядке, — на всякий случай предупредил Бугров. — Он принадлежит берлинскому горсовету.

— Нет, нет! — заверил Мельхиор. — У полковницы нет никаких претензий. У нее только небольшая просьба. Госпожа Гайер прислала с Хуго письмо, своего рода доверенность. Он все сейчас изложит сам.

Хуго поклонился и заговорил рублеными фразами:

— Госпожа полковница очень набожна. Когда она уезжала отсюда, то намеревалась захватить с собой фамильное распятие. Однако оно было крепко вклеено в изголовье дубовой кровати. Шофер полковницы никак не мог его вынуть, поторопился, и распятие сломалось. Часть его осталась здесь, а остальное полковница увезла в Баварию в имение своего брата. Простите: у вас в доме все еще стоит двуспальная кровать?

— Кровать стоит, я на ней сплю.

— Это хорошо! Полковница невольно совершила святотатство и душевно терзается. За распятие она не пожалеет даже… триста марок. Западных.

— Этого не нужно. Если сможете вынуть остаток распятия — пожалуйста.

— Данке шен! — обрадовался Хуго. — Если позволите, мы с Мельхиором тотчас же придем к вам.

«Курьезная история! — подумал Андрей, поставив на место лопату и направляясь к умывальнику. — Даже фамильное распятие — как бывшая Германия — разломилось надвое».

Хуго и Мельхиор притащили тазик с горячей водой, тряпку, стамеску и молоток. Все это, конечно, можно было найти в доме у Бугрова, но сработал немецкий менталитет: ведь согреть воду на газовой плите стоит денег, не говоря уж об амортизации инструмента.

Прежде чем переступить порог, Хуго Штамм тщательно вытер ноги. При этом он почтительно озирался: видно, для него это жилище все еще оставалось «господским домом». На лестнице, которая вела на второй этаж, где находилась спальня, он еще раз попытался «соблазнить» Бугрова:

— А почему бы вам не взять триста марок? Ведь это «тяжелые» марки. На них в Западном Берлине можно купить много такого, чего здесь не купишь.

— Я не христопродавец, — отшутился Андрей. — Орудуйте! Думаю, что извлечь желаемое будет не так легко.

— Мы постараемся!

«Еще бы! — усмешливо подумал Андрей. — За тысячу «тяжелых» ты, пожалуй, у Мельхиора из задницы ноги выдерешь».

Хуго и Мельхиор трудились минут сорок: отпаривали дерево горячими тряпками, расшатывали комелек, подковыривали его стамеской. Особенно усердствовал Хуго. Он сопел, кряхтел и вроде бы даже тихо урчал.

Добившись своего, Хуго тщательно обмыл комелек в тазике с теплой водой и, запеленав его в заготовленную белую тряпочку, спрятал в карман. Было в этой операции что-то неприятное, хотя Бугров никак не мог понять, что именно. Но отказать старым немцам в просьбе он все равно бы не смог. Тот же Мельхиор, который сегодня был так любезен, мог сказать своим соседям: «Чего ж вы хотите от этих русских? Разве они могут понять верующего человека?»

Правда, «благочестивая старушка» была женой полковника СС и матерью двух офицеров вермахта. Они убивали стариков и детей, сожгли десятки русских городов и деревень. Но об этом Мельхиор со своими приятелями, конечно, не вспомнят. Они помнят только свои болячки, подсчитывают только свои убытки.

Андрей рывком приподнялся с постели: сквозь сон ему почудилось, что кто-то жалобно стонет…

Через распахнутое окно в комнату льется ночная прохлада. Высокая разветвленная акация серебрится от лунного света. Горбятся темные черепичные крыши. Внизу, под окном, мирно дремлют во тьме молодые яблоньки. Левее темнеет сад Мельхиора Шульце.

Может, мяукнула кошка?

Опять… Нет! Это не кошка — голос Мельхиора!

Андрей сорвался с кровати и как был — в одних трусах, босой — сбежал вниз по лестнице. На ходу схватил что-то из садового инструмента, стоявшего у входной двери. Это оказался «веркцойг»: короткие вилы с загнутыми зубьями.

Большими скачками, с трезубцем в правой руке — словно индеец с томагавком — подобрался через грядки к заборчику. Замер.

Опять жалобный стон! Из хибары Шульце!

Резким ударом пятки отбил две доски от заборчика — они отлетели с хрустом, резко скрипнув ржавыми гвоздями. Кинулся в пролом, помчался, ломая кусты смородины, не чувствуя царапин, прямо к домику Мельхиора.

От дверей шарахнулась высокая верная фигура, побежала напролом к задней ограде сада.

— Хальт! — крикнул Бугров. — Хальт, сволочь!

Он нагнал бы бежавшего, но из приоткрытой двери снова донесся жалобный стон, и Андрей поспешил на выручку.