Василий Сологуб - Сотвори себя

— Мужчины, мойте руки! — Софья включила свет в коридоре.

— Видишь, Гриша, у нас, слава богу, есть уже электричество. Днем я муку мелю, давлю масло, а ночью динамо кручу, свет высекаю…

— Ты всегда, братан, сколько я помню, практичным был, — подхвалил Жгура Забару. — Одолжи мне своего ума.

— Деньги ты умеешь делать, Гриша!

Помыли руки, причесались, вошли в комнату, увешанную яркими аляповатыми коврами.

— Мамочка, мы маленько потолкуем о житухе, а ты не спеша накрывай на стол! — громко сказал Семен жене и плюхнулся в скрипучее плетеное кресло, застеленное пестрым ковриком. — Садись, браток, и рассказывай о житье-бытье, что нового.

И Жгуру как прорвало.

Выложил все сразу, что наболело на сердце. Эти слова его были о Лиде, о ее неблагодарности, что жить без нее он не может. Досталось и Даруге… Григорий, рассказывая о себе, как бы просил совета, как быть дальше. И, наконец, уверенно резанув воздух рукой, успокаивая себя, произнес:

— Мы обязательно с тобой что-нибудь придумаем. За этим и притащился к тебе.

— Мужчины, прошу к столу! — вытирая руки фартуком, заглянула к ним Софья Поликарповна.

— Тебе, Гриша, считай, повезло. Сегодня у нас на ужин жареная веприна. Балуют меня друзья. — Забара уважительно взял под руку гостя, подвел к столу, усадил в красный угол.

На столе рдели красные солнышки соленых помидоров. Белыми лепестками с тоненькими розовыми прожилками на тарелке разложено сало. Вкусно лоснилась в миске щедро политая свежим постным маслом кислая капуста. Дрожал холодец, разрезанный на ровненькие квадратики. Рядом приютился соленый арбуз. А над всеми яствами — по-домашнему приготовленная веприна с жареной картошкой.

«Вот так, Гриша, надо жить: чтобы жена смастерила вкусный ужин, а ты, уважаемый всеми солидный хозяин, сел с гостем за стол поесть, поговорить о том о сем», — мелькнули в голове Жгуры блаженные мысли.

— Мамочка, садись и ты с нами, хватит тебе, хлопотать! — Забара, как и надлежит хозяину, не торопясь открыл бутылку.

— Мне каплю… Зачем полную? — Софья сделала рукой сдерживающий жест.

— Пригубишь, а я допью. — Семен подмигнул Григорию: — Ну, спасибо, брат, что не гнушаешься родии…

— И за гостинцы благодарствуем! — сказала Софья, будто боялась, что Григорий заберет гусей назад.

— Дай бог, чтобы в твоей семье все наладилось. Скажу тебе, Гриша, у каждого бывают перекосы. Думаешь, у меня все гладко? Иногда моя половина учинит такую бурю в стакане воды, что только держись. Ревнует… А я ей все твержу и сейчас скажу при свидетеле: кому я, кроме жены своей дорогой, нужен? — Забара взял пухленькую ручку Софьи, чмокнул тонкими губами, резко вылил рюмку в рот и жадно припал к холодцу.

Сытые, захмелевшие, вышли мужчины в тихую лунную ночь. Под ногами весело поскрипывал снег. Небо, изрешеченное золотом звезд, низко распростерлось над ними, предвещая погожий день.

— Ну, браток, говори, что там у тебя, — нехотя молвил Забара. — Стало быть, страшное стряслось, раз ты припер мне аж две клетки гусей… Стоящая взятка! Лидкины каверзы, о которых ты мне перед ужином поведал, не причина. Чтобы я тебе помог, выручил, ты должен мне открыться, как отцу…

Жгура нахохлился, топал за Семкой и затаенно молчал. Он даже не рассчитывал, что Забара так мудро схватит его за удила… Да, собственно, чего уж тут скрываться, если сам отважился прийти, чтобы занять ума…

— Ты не ребенок, Григорий, придется говорить только правду. Я уверен: если бы тебя не загнали, как волка, в угол, ты бы забыл ко мне дорогу… Но я не обижаюсь. У каждого своя житуха. Да и какое я имею право упрекать тебя, если, откровенно говоря, мы тут люди свои, у меня у самого рыльце в пушку. Ну, не мучай себя, не морочь мне голову. Говори!

Жгура остановился, боязливо оглянулся вокруг, поднял умоляющий взгляд на Семку. Еле слышно скулил, а из глаз невольно катились слезы. Они замерзали на щеках, на бороде мелкими горошинками-льдинками и блестели в мутном сиянии ночи.

— Я… Я… Я себе… руку топором… Собственноручно… Чтобы не идти на фронт… — дрожа, всхлипывал. Поднял изуродованную руку.

— Че-рту-ла-а!.. Никогда не подумал бы, что ты такой рисковый! — Забара схватил Григория обеими руками за плечи и тряхнул с такой силой, что у гостя даже лязгнули зубы. — Почему же ты раскис? Ну, был такой грех, и молчи. Запри рот на замок!

— Лидка знает… Под пьяную руку сам разболтал. Доверился бабе, идиот! — вытирал кулаком слезы.

— Ты пьяным что угодно мог наговорить. Это еще не доказательство. Свидетели есть?

— Нету! — обрадованно выкрикнул Жгура.

— Кто видел хоть одним глазом, что ты отсек себе пальцы?

— Только мой пес Рябко.

— Это умный свидетель, но немой…

— Сеня, когда я рассказывал Лидке об этом, то ревел… Значит, искреннюю правду говорил!

— То плакала водка, а не ты… А как преподнес людям?

— Соломорезкой отхватило.

— Убедительно! Попробуй подкопаться…

— И все же Лидка!.. Боюсь, скажет Даруге при случае. Она такая, проклятущая, ни перед чем не остановится.

— Заруби себе на носу, Гриша, раз и навсегда: Лида тебя никогда не выдаст и не продаст, даже если и оставит. Она мать. И боже сохрани, чтобы на ее дитя упала тень отцовского позора…

— Ума палата у тебя, Семка! — Григорий шире расправил плечи.

— Если и ждать беды, то от Рябка, — пошутил Забара.

— Собак не берут в свидетели, какими бы умными они ни были, — уже совсем облегченно вздохнул Жгура и схватил под руку Забару. — Я знал, что ты меня поймешь, разделишь со мной лихо… Вовек не забуду твоей душевной доброты!

— На меня, Гриша, можешь положиться как на кремневую гору.

— Слышь меня, слышь меня, Семка! Гостинец скромный… Чем богат, тем и рад, — весело залепетал Григорий.

— Не об этом речь. Хотя бы и с пустыми руками пришел — все равно помог бы. У меня есть такой неписаный закон: человеку надо вовремя подсобить… Как аукнется, так и откликнется.

— Семен Силович, еще одна мыслишка на твое просвещенное усмотрение. Уже, как говорится, одним махом…

— Семерых побивахом?

— Ага. Я намерился пробиться на председателя колхоза…

— Что, что? — не расслышал Забара.

— Стремлюсь возглавить артель в Крутояровке.

— Жгура, ты мне чертовски нравишься! С таким разгоном далеко пойдешь.

— Послушай. Я хочу сразу трех зайцев подстрелить. Председательствованием я прикрою черное пятно в своей биографии. Раз. Возьму за горло Даругу и так сдавлю, что он запищит и откажется от сумасшедшей Лидки… Два. А синеглазая белокосая русалка прильнет ко мне на веки вечные — не оторвешь. Жены ведь любят, когда их мужья у власти. Три. Как ты думаешь, толковый план?

— Здорово! В чем же дело? С богом!

— Видишь ли, дорогой брат, мое председательствование в твоих руках… Помоги!