Василий Сологуб - Сотвори себя

— Ну, тогда подожди. Я сам осмотрю дорогу. Вон на обочине вижу проторенную стежку. Бери правее.

— Держитесь, Юрий! Либо пан, либо пропал. — Девушка по-мальчишечьи поплевала на ладошки, поддала газу, и мотоцикл ошалело заревел, набрал скорость и… соскользнул с упругой кромки. Колеса зарылись в ил…

Стелла виновато поморщилась, чуть не плача, оставила руль и прыгнула на кочку. Побалансировав руками, чтобы не плюхнуться в черное месиво, остановилась: ни сюда ни туда.

— Я же говорил: давай перенесу и тебя, и мотоцикл… Не послушала!

Прокуда, забинтованный до колен, словно обутый в белые валенки, деловито ступил в илистую кашу, застрял по щиколотки, держа за сиденье мотоцикл — еще упадет набок, напьется грязной жижи, и тогда его не заведешь.

Стелла изумленно вскрикнула и умолкла: другого выхода у Юрия не было.

— Добирайся на суходол пешком, а я вытащу транспорт и перенесу его на плечах. — Юрий поспешно наклонился, ухватился руками за раму и что есть мочи рванул мотоцикл на себя. Болото зачмокало, зачавкало, нехотя отпуская свою добычу. Не успел поставить мотоцикл на твердое место — увидел перед собой женщин, их мертвенно-бледные лица… Анна, Пелагея, Агриппина… Именно те, кто не пощадит его, Прокуду.

— Откуда ты тут взялась, вертихвостка? Куда тащишь проклятого? Ну-ка убирайтесь отсюда! — вышла вперед Анна, побелевшая от злости, худая как жердь.

— Что вам от нас нужно? — возмутилась Стелла. — Какое вы имеете право меня оскорблять?

Упрямые взгляды вдов испепеляли Юрия… Он сник, весь сжался.

— Вернулся здоровый как бык и кичишься перед нами с молодой девкой?.. Убирайся из деревни ко всем чертям! — кричала Пелагея.

Прокуда вздрогнул, словно ему кто-то дал в спину тумака. В эту минуту одна из женщин бросила ему в лицо увесистый ком грязи. И тогда, как по команде, быстро наклоняясь, они одна за другой пригоршнями стали зачерпывать грязь и изо всех сил швырять ее в Прокуду.

— Пре… Пре-кра-тите! — истерично завизжала Стелла и бросилась на женщин с кулаками.

Вдовы оторопело замерли с поднятыми руками…

Как игрушку, Прокуда подхватил мотоцикл и молча потащился рытвинами вдоль запруды, туда, где виднелась сухая полоска земли. Вслед за ним бросилась и Стелла.

Раньше был позор бегства…

Он полагал, что очистился от ржавой скверны. Жил все эти долгие мученические годы не для себя — для людей. Работал за десятерых. Но разве всем об этом расскажешь? Собственно, никто и не спрашивает, где скитался, слонялся. А превозносить себя, бахвалиться — не в его характере. Надеялся: теперь его вина немного забылась, стерлась, сгладилась. Но — нет.

Это позор возвращения.

Жестоко унизили, оскорбили… Хоть бы не при девушке.

— Связалась со мной и не рада уже? — забрызганный грязью, Юрий катил мотоцикл впереди себя до самой Орели.

— Напрасно вы так, Юрий… Хоть бы и гром разразился над головой, я вас одного не оставила бы.

— Орель… Река моего детства и юности. Знаешь, прозрачнее ее я нигде не встречал. С обрыва видно, как на трехметровой глубине огромные щуки плавают. Погоди, а где ж мы находимся? Да ведь это ж Чайкин Брод! Вон там, видишь, и сейчас торчит на круче сухая верба. Мы с нее ныряли. Яму, смотрю, занесло песком. Половодье затянуло. А этого холма совсем не было. Давай здесь и расположимся, приведем себя в порядок.

— О, да у меня же в багажнике есть мыло!

— Обойдемся.

Прокуда надергал травы, скрутил тугую мочалку и принялся отчищать от грязи мотоцикл.

Стелла с куском мыла в руке пошла к берегу, присела на корточки, стала мыть свои туфли, продолжая разговор с Прокудой.

— Смотрю на вас, Юрий, и сожаление меня охватывает. Все-таки вы… упрощенный какой-то. В замес подсыпали стекла, и вы догадываетесь, кто это сделал, и терпите издевательство… Разве это умно?

— Значит, раз не мщу — упрощенный… Интересно, а кому же мстить? Полубезумной Арине? Или тем трем женщинам, мужья которых расстреляны?.. Я смалодушничал и не смог спасти их тогда… Тебе, дорогая, мудрено разобраться в моей жизни. Молода еще.

— А вам бы, Юрий, быть философом.

Прокуда в который уже раз то вырастал, то падал в глазах девушки. В нем явно была скрыта душевная сила, привораживающая, притягивающая ее.

Прокуда спрятался в зеленом лозняке, разделся, комкал-стирал брюки, майку, трусы. Выжал. Разбросал их по веткам — пусть хоть немножко ветерок прохватит. Бросился в воду. Освеженный, натянул неприятно влажную одежду и босиком, хромая, пошел к мотоциклу. Повязки сам не трогал.

— Садитесь, Юра, поближе ко мне, я сменю вам повязку… Будете знать, как пробиваться из бабьего окружения, — весело шутила она, чтобы хоть как-то поднять его настроение…

Потом осмотрела его придирчиво:

— А теперь поехали!

…Обогнули клин леса, а за ним распростерлась ровная степь. Вдалеке, как спичечные коробки, замаячили хатки. Полчаса — и очутились на бабушкином дворе, поросшем густым спорышем. Девушка нашла у стены, под черепком, сплюснутый гвоздь, поковыряла им в замочной скважине и отперла дверь.

Вошли в горницу. Пол посыпан травой, которая уже завяла и опьяняюще пахла. Высокие подушки горой лежали на кровати, покрытые белыми кружевами. В хате по-домашнему уютно.

На Прокуду повеяло далеким детством, перед глазами встала покойная мать.

— Я сейчас приготовлю поесть, а вы отдохните. Постелить вам постель?

— Признаться, давно не видывал такой роскоши…

— Будьте как дома. Часа два поспите, а я сварю обед.

Стелла разостлала две хрустящие простыни, положила в изголовье мягкую подушку. Прокуда пошел к колодцу напиться воды. Вернулся, а девушки в хате уже не было. Выглянул в боковое окно: она сидела на пороге сарайчика и чистила картофель.

Подумал: «Как сладкий сон… Необыкновенная девушка. Никогда не виделись, никогда не встречались, пришла и стала своей… Что она во мне нашла? Я ей в отцы гожусь… А она: не такой, как другие…»

Прилег на кровать. Раскинул руки. Голова провалилась в мягкую подушку. Сверху накрылся второй накрахмаленной до хруста простыней: большего счастья ему и не нужно было сейчас в жизни.

Не заметил Прокуда, как погрузился в глубокий сон. Его куда-то несло, качало на волнах… Если бы над его ухом палили из пушек, он все равно продолжал бы беззаботно спать.

Стелла на цыпочках заходила в комнату, тихо подкрадывалась к нему. Раз, и второй, и третий. Встревожилась: может, он умер? Прислушалась, дышит ли. Долго стояла, рассматривала Юрия. Она где-то слыхала: если ты хочешь прочитать душу человека — всмотрись в его сонное лицо. В нем нет лукавства, его не омрачают дневные хлопоты. Во сне душа открыта как на ладони.

Стелла смотрела на лицо Прокуды, но не видела ничего такого, что бы ей хотелось увидеть. Крутой, изрезанный морщинами лоб, тонкий продолговатый нос, борода почти до пояса. Виски завихрены сединой. Щеки бледные. И ничто не могло скрыть спокойной мужской силы.