Василий Сологуб - Сотвори себя

И вот свет дан. Роберт, распахнув дверь в комнату ребят, широковещательно провозгласил:

— Налетай! Шик-модерн! — и вынул из нагрудного кармана две толстые американские сигары.

Увидев в полуоткрытую дверь электрика, Петр окликнул его:

— Поликарпович, заходите на перекур!

Федор присел на стул и достал отечественные папиросы.

— О, что это с тобой, Петь? — полюбопытствовал Роберт.

— А, чепуха. Гантелями… Где ты выклянчил? — Крица кивнул на коричневые обрубки.

— В «Интуристе». Вчера забрел и три штуки удалось выцыганить…

— Стоило ли унижаться перед иностранцами из-за такой дряни, — с укоризной бросила Женя Роберту и отвернулась к окну. Не выносила она пижонства Лусканя, всегда чересчур опрятного, чуть-чуть презрительно относящегося к своим друзьям.

Держа меж пальцев толстую коричневую сигару, Роберт вольготно расселся на стуле. Как настоящий джентльмен забросил ногу на ногу, скрестил на груди руки и с независимым видом выдыхал сизое облако.

— Федя, на, попробуй и ты моих. Понюхай, как капитализм пахнет.

— У тебя язык на роликах, а ума, как у кролика, — отрезал Поликарпович. — Я воевал с фашизмом и толком понимаю, чем пахнет капитализм.

Роберта вмиг передернуло: «Смотри ты, еще и оскорбляет, сморчок…»

— Правда ли это, студенты поговаривают, что ты к Майе Черненко липнешь, как пластырь к… фурункулу… Ну и парочка, ничего не скажешь!

Федя молча вынул новую папиросу, прикурил. По выражению его глаз было видно, что внутри у него все кипит. Медленно подошел к двери. Постоял, как бы раздумывая о чем-то важном, потом решительно повернулся лицом к Роберту и в упор спросил у него:

— Скажи, действительно ли Вениамин Вениаминович украл чужую диссертацию и защитил как свою? — Быстро шагнул в коридор, громко хлопнув за собой дверью.

— Вот зачем обидел Поликарповича? — спросил Петр.

— А, оставь… У тебя я всегда неправ. Скажи, где Люда? Передай ей, что права водителя она вскоре получит. В автоинспекции я обо всем договорился. Ауфвидерзеен!

— Ты слышал? Откуда Федя взял такие сведения о Лускане?

— Очевидно, что-то перепутал. Чужая диссертация… Защита… Это не так просто делается. А потом, электрику трудно понять сложность защиты диссертации. А может, повторяет чьи-то слова?

— Говорят, Федор Поликарпович с Лусканем вместе на фронте воевали. Давай поговорим с ним.

— Война… Прошлое. Я сам с ним поговорю как-нибудь, а сейчас не надо его трогать, он слишком раздражен…

— Погоди, погоди, Петя. Когда я училась в восьмом классе, какой-то мужчина приходил к нам из института и просил у мамы дедушкины тетради, записи. Я не знала, что это был за человек, но хорошо запомнила его слова: «Чем ценнее научное наследие, тем быстрее реабилитируют профессора Молодана». И мама отдала тогда все-все… Возможно, это и был Вениамин Вениаминович?

— Значит, ты училась тогда в восьмом классе? Подсчитаем. Так… так. Нет, эта версия отпадает, В те годы Лускань уже был кандидатом. Он ведь, как сам говорил, сразу же после войны защитился.

— Мама с рукописями измучилась во время войны. Бывало, тянет за руку меня в укрытие и эти бумаги тащит с собой.

— Женя, почему же ты раньше об этом молчала? Надо немедленно разыскать и забрать рукописи деда. Ими ничтожная личность может воспользоваться, если уж не воспользовалась…

— Разве их найдешь! Я однажды пыталась… Кое-кто начал подтрунивать надо мной: «Что, дедушкины работы хочешь перелицевать в дипломную?» Гадко!

— Стоп! Мне послышалось, наши идут.

Женя выглянула в коридор:

— Точно, они!

Все шумною гурьбой ввалились в комнату, но, увидев, в каком плачевном состоянии находится Петр, притихли.

— С дерева свалился, — торопливо предупредил их вопрос Крица. — У нас с Женей — ноль. Что у вас?

— В лесу встречаются могилы. Позарастали бурьяном. Множество и деревьев с дуплами. Есть полянки, поляны. Каждый обшарил свой участок — нигде ничего и похожего нет, — докладывала Люда, глядя на погрустневшую Женю.

— Глупо поверить, что в ожидании нас с вами сохранилось и то дупло и та бутылка, — Канцюка, переводя дыхание, тяжело опустился на стул.

— Зато не будут мучить угрызения совести. Все, что смогли, сделали, — как бы за всех подвел итог поисков Ковшов.

Костя вытащил из-под кровати свой заветный мешок и против обыкновения виновато посмотрел на бледного Крицу, лежащего с закрытыми глазами.

— Для больного мед — незаменимое лекарство. — И, бросив мешок на стол, провозгласил: — Кто проголодался — налетай!

С Костей как-то уж очень быстро произошла разительная метаморфоза… Но не это волновало сейчас Крицу. Не давал покоя Поликарпович… Тихий, мухи не обидит. Честный, как ребенок. Замкнутый, и вдруг, задетый Робертом за живое, выдает такое: «А правда, что твой отец украл чужую диссертацию и защитил ее как свою?..»

Что, если это и есть та ниточка, за которую можно потянуть и распутать запутанный клубок судьбы Молодана?

Петр несколько дней не был на занятиях. Женя таскала ему из дому вкусную еду и бежала в институт: у пятикурсницы дел по горло.

Сегодня, присев на минутку к Петру на койку, таинственным шепотом сообщила:

— Знаешь, кто забрал дедушкины папки? Братченко…

— Братченко? Интересно, куда же он их девал? Это же, мягко говоря, какое-то недоразумение — прикарманить чужие работы… Братченко… Из ассистента он уже давным-давно вырос в доцента. Член парткома…

— Петя, успокойся. Я сегодня же все обязательно прозондирую. — Чмокнув его в щеку, девушка торопливо ушла.

Заглянул и Федор Поликарпович.

— Как здоровье, Петя?

— Нормально.

Крица решил не задавать ему вопросов, ждать, когда он сам что-то скажет. А тот молчал, молчал, а потом тихо проговорил:

— Все, что я тогда ляпнул, истинная правда. Но больше я тебе, друг, ничего не скажу.

— Я слыхал, будто вы на фронте воевали вместе с Вениамином Вениаминовичем?

— Былое быльем поросло…

— Извините. Но хотя бы в двух словах о той диссертации…

— Это дело прошлое. Не хочу ворошить…

— Право же, не верится, чтобы Вениамин Вениаминович…

— Не тяни меня за язык. Хочешь, сам раскусывай твердый орешек, да смотри только зубы не поломай, — вспылил Поликарпович и поспешно покинул больного.

Крица нервничал. Лускань… Братченко… Оба доценты. Ну, допустим, кто-то из них присвоил рукописи Молодана и воспользовался ими. Но при чем здесь электрик? Какое отношение он имеет к этой, с позволения сказать, истории?

Что же ему делать? Долго раздумывал и в конце концов решил пойти на недопустимую, непозволительную хитрость: Люда могла бы через Роберта все выведать. Он же в нее влюблен по уши. К тому же еще и учит сестру водить машину. Люда должна стать в доме Лусканя своим человеком. Брать книги из библиотеки Вениамина Вениаминовича… А при случае заглянуть в домашний архив доцента… Пойдет ли сестра на этот риск?