Александр Грачёв - Сторожка у Буруканских перекатов [Повесть]

— У меня прямых улик нет, — наконец заговорил он, — но до меня доходили слухи, что Колчанов ловил осетров…

— Это клевета! — сдерживая себя, возразил Колчанов. — Укажите, когда и где это было?

— В прошлом году у Дурала, — спокойно произнес Кондаков.

— Иван Тимофеевич, — обратился Колчанов к Званцеву, — в прошлом году я вообще не бывал в районе Дурала, все лето провел на Бурукане.

Мало кто знал истинную подоплеку этой взаимной неприязни между Колчановым и Кондаковым. Колчанов прямо-таки демонстративно не признавал Кондакова; он знал, что за десять лет работы районным рыбинспектором этот человек, по-видимому больше всего на свете любящий власть, до того привык отдавать распоряжения, что на всех смотрел свысока. Но даже не это было главным, что вызывало к нему антипатии Колчанова. Каждый выезд районного рыбинспектора по рыбалкам — Колчанов хорошо это знал — сопровождался пьянками и разгулом самодурства. Колчанов не раз слышал разговоры о том, что Кондаков покрывает браконьеров, облагая их за это данью — натурой. По-видимому, это была правда, иначе Кондакову при его скромной зарплате вряд ли удалось бы выкраивать столько денег на водку.

Обращаться этак свысока на «ты» к любому «неначальнику» — было характерно для Кондакова. Он любил повторять не без хвастовства, и этим был похож на Севастьянова: «Рыбный промысел — не детская забава, а суровый и тяжелый труд».

Была и другая причина — только Колчанов знал о ней: Кондаков давно добивался расположения Лиды Гаркавой. На этой почве, как однажды рассказала Гаркавая Колчанову, в его семье происходили частые раздоры. Пока Кондаков трезв, он не обнаруживает своих чувств к Гаркавой. Но стоит ему выпить, он начинает досаждать девушке своими ухаживаниями. Зная или, возможно, подозревая об отношении Лиды к Колчанову, он всячески третирует его, особенно когда выпьет. Колчанов давно привык к этому и не придавал значения грубостям рыбинспектора. Но сейчас он долго не мог успокоиться…

Видя, что за столом назревает серьезный конфликт, Званцев сказал, обращаясь к Колчанову:

— Вот что, Алексей Петрович: считай себя общественным инспектором. А вы, Петр Григорьевич, — обратился он к Абросимову, — организуйте отлов хищной и сорной рыбы, — и, помолчав, добавил, искоса глядя на Кондакова: — Не там вы ловите браконьеров, товарищ районный инспектор. А там, где их нужно ловить, вас что-то не бывает… Кстати, Алексей Петрович, и вы, Петр Григорьевич, составьте список ребят, кого вы рекомендуете общественными инспекторами рыбоохраны. Человек пять, думаю, достаточно будет. Мы утвердим этот список на бюро райкома партии.

Выпад Кондакова испортил всем настроение, но ненадолго. Вскоре на берегу озера зазвучала музыка. Это неизменное трио — Владик — на аккордеоне, Гоша — на гитаре и Шурка Толпыга — на балалайке давали концерт для гостей.

— А теперь, друзья мои, послушайте стихи нашего поэта Георгия Драпкова!

Это объявление Петра Григорьевича было неожиданным для присутствующих. Все посторонились, с любопытством разглядывая щупленькую фигуру в середине круга.

Тонкошеий, с угловатым лицом, на котором бросались в глаза большие скулы и широкий рот, Гоша Драпков выглядел невзрачным, незаметным. К тому же он был робок, застенчив.

— Товарищи! — по-петушиному закричал он и весь залился румянцем. — Товарищи, я пишу, так сказать, давно, но пока еще не печатаюсь. Для себя, так сказать…

И вот сменился тон, выше вскинулась голова.

Стихи не вызвали бури оваций, не забросали поэта и цветами, но все же аплодисменты, которыми ответили слушатели, Гоша Драпков принял за одобрение и стал держаться увереннее.

— Это я давно написал, — прокомментировал он, — а вот только неделю назад, так сказать, недавно:

Гоша так и не понял, почему вместе с аплодисментами раздался смех. Очень довольный, он поклонился во все стороны и мгновенно исчез в гурьбе ребят.

Ночью катер рыбозавода покинул гостеприимный Чогор. С ним уехали профессор Сафьянов, Колчанов и Пронина. Колчанов должен был участвовать в работе Ученого совета института, заседание которого, как известно, было назначено на первое июня. Пронину не приглашали на Ученый совет, она сама попросила Сафьянова разрешить ей эту поездку, которую объясняла необходимостью получше познакомиться с материалами института по подводной энтомофауне Амура.

Однако в Хабаровске они узнали, что Ученый совет откладывается на три дня из-за задержки важных материалов по исследованиям в низовьях Амура. Колчанов решил за это время съездить к Вальгаеву на Бирский рыбоводный завод. С ним поехала и Пронина.

Последний раз Колчанов был там прошлой осенью, во время страдной поры закладки икры на инкубацию. Он во всех подробностях помнил эту поездку.

Вальгаева он нашел в первом цехе — тот вылавливал сачком кету в огромном садке из толстых бревен, куда рыбины заходили прямо из ручья — притока Биры. Движимые инстинктом, они шли туда, где родились, — в озеро. Оказавшись в садке, они бились о бревенчатую стену, делали головокружительные прыжки, пытаясь перепрыгнуть через преграду, пробовали подкапываться под бревна.

Коренастый розовощекий здоровяк лет тридцати, в стареньком ватнике и стоптанных кирзовых сапогах, Вальгаев ничем не отличался от других рабочих, занятых обловом садка. У него были такие же загрубелые крупные руки с потрескавшейся кожей на ладонях, такое же продубленное солнцем и ветрами лицо, такая же манера держаться и говорить.

— A-а, Колчанов! Здравствуй, Алексей, — на ходу сказал он, волоча в сачке огромную рыбину. — Ко мне? Я сейчас.

Он принес рыбину в цех, там помял ей брюхо, а потом, взявшись за хвост, стукнул ее по голове деревянной колотушкой. Выпустив икру в таз, он взял уже лежащего здесь самца и принялся выдавливать из него молоки, поливая мутновато-белой жижицей икру.

— Вот видишь, все приходится делать самому, — говорил он при этом. — Людей не хватает…

Матвей Вальгаев был научным сотрудником института, заведовал биологическим пунктом при рыбоводном заводе. Работа по созданию упрощенного аппарата для инкубации икры не входила в запланированную ему научную тематику. Вальгаев делал ее на свой страх и риск и даже вопреки желаниям кое-кого из ведущих научных сотрудников института. Упорство, с которым он уже третий год производил эксперименты, вызывало у одних уважение, у других — насмешки, подчас едкие и оскорбительные.