Пётр Столповский - Про Кешу, рядового Князя

— Кашей решили воспитывать, товарищ сержант? — не без ехидства спрашивает Кеша, даже не взглянув на ужин.

— А что, — улыбается Шевцов, — надо и через желудок попробовать. От него до сердца близко. Оприходуй-ка это, совсем другое дело будет.

— Спасибо, сыт по горло!

— Ты не психуй, ты наверни сначала. Верное средство, обиду как рукой снимает.

Кеша открывает рот, чтобы отбрить этого самоуверенного типа, но ничего не говорит. Потому что тип смотрит такими понимающими глазами, что нет никакого желания грубить. Глаза Шевцова словно говорят: смотри на вещи философски, не теряй чувства юмора. Кеша, однако, не спешит сдаваться. Что он, ребенок? Погладили по головке, и успокоился.

«Педагог нашелся, еш-клешь! — думает он. — Под носом как следует не вытер, а туда же…»

Но злости на сержанта нет. В Кеше, видать, невелик запас злости. К тому же есть хочется.

Неизвестно где — в голове или желудке — рождается компромиссная мысль: не слопать ли все это? Не дареное же. Возвратившийся аппетит усиливает эту мысль, и Кеша нехотя, словно делая сержанту великое одолжение, берет ложку. И зачем так аппетитно пахнет каша?

Шмыгнув носом, Кеша пробует ее. Исключительно чтобы убедиться, действительно ли она вкусна? Но не горчица ли это? Если нет, то почему у Кеши начинает щекотать в носу, почему на глаза наворачиваются слезы? Этого еще не хватало!

Кеша низко наклоняет голову и торопливо глотает кашу. А сержант — с понятием мужик! — деликатно отворачивается, разглядывает что-то у «амбразуры».

Каша проглочена. И с нею проглочены непрошеные слезы. Кеша отхлебывает чай, и действие горчицы вовсе прекращается. Ему немного стыдно и за слабину, и за компромисс. Но каша потреблена, чего ж теперь…

Сержант решает, что молчание растянулось до размеров неприличности.

— Знаешь, — доверительно говорит он, — я сначала думал, что ты до армии срок отбывал, потому такой приблатненный — прэфэт, начальник, девочки…

— Какой там приблатненный, — усмехается Кеша. — Это все от выпускников. У нас на стройке их хватало.

— Что за выпускники?

— Условно освобожденные. У нас их выпускниками зовут.

А ведь помогла каша — злиться ни на кого не охота. Да и чего злиться, если его за дело проучили. Могло быть хуже.

— Ну, ты и выдал номерок со своими саранками!

Кеша довольно улыбается. А что, лихо получилось, вон даже сержанту понравилось. Конечно, он только для порядка погонял, а вообще он ничего парень, если вот так, один на один.

— Смех смехом, — вздыхает сержант, — а нагорит тебе за это здорово.

— Как нагорит? — не понимает Кеша. — Уже нагорело — мы ведь бегали за это, как борзые.

— Ну, это мы бегали. Взводу нагорело, и мне, между прочим. Я ведь не на машине ехал, тоже бежал. А тебе нагорит — это само собой.

— Значит, доложите?

— Придется.

— Это ж нечестно!

— Вот если не доложу, тогда будет нечестно.

— Слушай, давай это дело замнем, а? Для ясности.

— Нет, Кеша, так не пойдет, тут и говорить не о чем.

— Да парни не продадут, железные парни!

— Ладно, поговорили и хватит, — встает Шевцов. — Дисциплина, земляк.

— Ты что, с пеленок таким идейным был? — не выдерживает Князь. — Ходячий устав, солдафон!

Шевцов напружинивается, но срабатывает в нем какой-то предохранитель, и он спокойно отвечает:

— Не с пеленок. Но все равно терпеть не могу слабаков и трусов. Пошли в казарму.

Эх, высказать бы этому ефрейтору все, что Кеша о нем думает! Но Князь и так наскреб на свой хребет, хватит на сегодня.

Кеша, а за ним сержант входят в казарму.

— Жди здесь, — велит Шевцов, сворачивая в канцелярию.

— Сейчас в бега ударюсь, — криво усмехается Кеша.

Курилка встречает Князя недобрым молчанием.

— Наш гвоздь пошел ротному на меня капать, — с успешкой говорит он, но парни словно не слышат. Никакого сочувствия! — Поговорили по душам, — тускнеющим голосом добавляет Кеша.

Никакой реакции!

В дверях курилки появляется ехидная физиономия Калинкина. Кеша делает последнюю попытку найти сочувствие:

— Слышь, Миша, что сержант мне выдал…

— Господа, прискорбная весть! — с пафосом возвещает Калинкин, не обращая внимания на Кешу. — Нашу светлость сейчас будут тузить, возможно, тяжелыми предметами. — И Кеше, едва взглянув на него: — Иди, марафонец, ротный вызывает.

На Кешину беду ротный задержался в казарме. Парни, конечно, понимают, что он вызывает Кешу не для того, чтобы уточнить, в каком виде едят саранки — в сыром или вареном. Но сочувствия нет как нет.

— Не дрейфь, Князь, засунь подушку в штаны и шагай, как на парад, — советует Чуйков.

Хоть так разговорились и то ладно. Кеша машет парням:

— Прэфэт, девочки, ждите с орденом!

— Эй ты, с дефектами! Подушку-то забыл!

— Сейчас ему навешают орденов, — усмехается Калинкин. — Даю слово, что не меньше трех рябчиков влепит.

— Может, хоть немного поумнеет…

В канцелярии — капитан Максимов, папа Тур и Шевцов. У сержанта такой вид, словно не Кеша, а он провинился.

— Товарищ капитан, рядовой Киселев по вашему приказанию прибыл!

— Значит саранки копать приглашаете? — с ходу начинает ротный, и тон его предвещает до обидного короткий, но содержательный разговор. — Это вы здорово придумали. Меня интересует сейчас одно: вы знаете, что это хулиганство в строю?

— Так точно, знаю, товарищ капитан.

— Ну, а коли знаете и все равно хулиганите, то и разговоров нет. Смирно! От имени командования батальона объявляю двое суток ареста! На первый случай.

— Товарищ капитан…

— Отставить! Отвечайте по уставу!

— Есть двое суток ареста на первый случай!

— Отставить! Трое суток ареста, чтоб не паясничали! — гремит капитан.

— Есть трое суток ареста, чтоб!..

Интересно: оказывается, у Князя есть тормоза.

— Шевцов, отведите его на гауптвахту. Кру-гом! Шагом марш!

— Ох, дети, дети, — вздыхает старшина Тур.

Князь вразвалочку заходит в курилку. Пока ротный пишет сопроводиловку, можно покурить напоследок. Он уверен, что теперь-то парни будут с ним говорить. Как ни крути, а первым из новобранцев огреб «губу», да еще в размере трех суток. Ишь, как выжидающе смотрят. Нет, теперь он первым не заговорит.

Первым не выдержал Калинкин:

— Били, Князь? Поди, больно?

— А чего так быстро выскочил?

— Орден-то вынимай, чего в кармане прячешь.

— Давай говори, сколько рябчиков схлопотал?

Кеша вытягивается во фрукт и, подражая голосу капитана, орет:

— Трое суток ареста, чтоб не паясничали!

— Губы?!

На глупые вопросы Кеша не отвечает.

— Девочки, дайте напоследок закурить арестанту, — просит он.

Кеше протягивают сразу несколько сигарет. Он важно выбирает самую хорошую, с фильтром. Но, подумав, берет и остальные. Оглянувшись на дверь, он заворачивает сигареты в клочок газеты и прячет за голенище.