Пётр Столповский - Про Кешу, рядового Князя

— Арестованные, будьте добры, равняйтесь! Смирно, пожалуйста! Прошу вас, шагом марш!

Великолепные голоса у этих парней, когда они хохочут на свежем воздухе! А ефрейтор поджимает губы:

— Не смешно, Киселев. Глупо даже…

Траншея мучительно медленно подкрадывается к столовой. Если бы так крался вор, он умер бы с голоду на полпути. Но Князю и его товарищам голодная смерть не грозит, ефрейтор исправно водит их на обед.

Кеша не натирает больше мозолей только потому, что там, где они могли появиться, они уже появились, а больше места нет. И что за мерзкая штука — мозоль! Чем больше она тебя мучает, тем любовнее ты за ней ухаживаешь.

Осмотрев свои истертые руки. Князь устало вылезает из траншеи и идет к ефрейтору на перевязку. Парням перевязка не нужна, они каким-то необъяснимым образом обходятся без мозолей. Возвращаясь в траншею. Кеша замечает в стороне крепкую, совсем еще новую веревку. И его осеняет. Подобрав веревку, он бежит к траншее.

— Девочки, блестящая идея! — кричит он и, выдернув из траншеи самую большую лопату, именуемую «стахановкой», привязывает веревку у самого основания ручки. — Усекли?

Конечно, они усекли! Один из землекопов берет лопату и под Кешину команду «начи-най!» вонзает ее в разрыхленный грунт. Кеша тянет за веревку, и лопата взлетает с удивительной легкостью и быстротой. Раз — два! Раз — два! До чего же приятная работа — копать траншеи к солдатским столовым! Раз-два! Даже Трапезников оценивает механизм:

— Киселев, да вы изобретатель!

— Молчи, сам знаю! — весело отзывается Князь, выдергивая из траншеи очередную порцию земли.

— Витька, хватит, дай мне! — берется за лопату другой землекоп. Забирать у Князя веревку он не смеет. Кеша честно заслужил право быть бессменным дергальшиком, это все понимают.

Князь бросает быстрый взгляд на ефрейтора, и ему становится жалко своего часового. Кому не хочется подергать за веревку! А тут стой истуканом. Вид у ефрейтора такой, что он вот-вот попросит подергать. И еще Кеша краем глаза замечает на дороге ярко-красное пятнышко. При более внимательном рассмотрении этим пятнышком оказывается девичья фигура, движущаяся по гарнизонной дороге к офицерским домам.

Раз-два! Раз-два! Из траншеи вылетают веселые комья. Любопытный ефрейтор лезет прямо под лопату. Лезь, лезь, наешься земли, не будешь рот растворять. Раз — два! Фигурка все ближе. А ефрейтор-таки получает свою порцию глины и, отплевываясь, отходит в сторону.

— Это вы нарочно, Киселев, я знаю.

— Шел бы ты спать, ефрейтор!

Раз-два! Раз-два!.. Вот это сюрприз! По дороге-то идет козочка!

— Витька, хочешь подергать?

— Давай!

Девушка идет, помахивая школьным портфелем, сапожки мелькают быстро-быстро. Кеше кажется, что капитан должен лопнуть от гордости за этакое дивное создание.

Подойдя ближе, девушка замечает веревочный «механизм», и любопытство подталкивает ее ближе к траншее. У нее то редкое настроение, когда вызывает интерес буквально все. Разглядев, что это за механизация, девушка смеется. Смех у нее из того же материала, из которого делают тонкие и звонкие вазы. А у Кеши тот возраст и такое воспитание, когда люди стесняются всякой чувствительности и изгоняют ее из себя, как скверну, или прячут ее за напускной грубостью.

— Чего ржешь? — брякает он, вытирая рукавом свою неопрятную физиономию, а точнее, размазывая по ней грязь.

Хрусталь смолкает, словно на вазу накладывают лапу. Девушка смотрит на Кешу так, как смотрят на Бобика, которого хотели погладить, а он, разэтакий, тяпнул за палец. И если Бобику бывает стыдно, то Кеша ничуть не хуже его — Князю тоже совестно. Чтобы хоть как-то сгладить вину своего неуправляемого языка, он спрашивает гораздо мягче:

— Ты что, школьница?

— А ты тот самый Князь?

От удивления Кеша разевает рот и не знает, что им произнести. Либо она гадалка, либо у него на лбу написано.

— Откуда ты меня знаешь?

— Разве можно не знать такую личность! — снова звенит хрусталь. — Вот не скажу, откуда знаю, не будешь в другой раз грубить.

— Гы-гы…

По сравнению с девчонкиным смехом Кешин смех — сплошное ругательство.

— Ты светлейший князь Кеша Киселев из автороты и тебя упекли на губу, верно? — продолжает интриговать девчонка, размахивая во все стороны портфелем.

— Вот балда! — восклицает Кеша.

— Кто балда? — взмахивает ресницами девчонка.

— Я балда! Это ж тебе папочка доложил!

— Да, папочка.

Девчонке и в голову не приходит спросить, откуда он знает, кто ее папочка. Об этом должны знать все. А такие хулиганы, как Кеша Киселев, просто обязаны знать.

— А что он тебе еще докладывал?

— Что ты грубиян.

Она великодушна. Она могла бы выдать куда более точное определение, но выбрала самое что ни есть мягкое. Но Кеша — какая неблагодарность! — изображает из себя обиженного:

— Если я грубиян, так чего ж ты со мной разговариваешь?

— Хочу и разговариваю. А что, нельзя?

Нет, она его доконает! Она отбивает у него всякую охоту погрубить в свое удовольствие.

Девчонка машет портфелем в сторону веревочного механизма, которым орудуют парни:

— Это ты придумал?

— Конечно, я.

Вот еще! Как будто это мог придумать ефрейтор.

— Эдисон, — смеется девчонка.

— Кто?!

— Эдисон. Изобретатель и ученый. Вы что, не проходили?

— Мы… я другое проходил в это время.

Ефрейтор, который, наевшись глины, ушел под навес и уткнулся там в книгу, замечает Кешину бездейственность. Он открывает рот, чтобы поставить лодыря на место, но интеллигентное начало берет верх: девушка, неловко, знаете ли… Столовая, конечно, важный объект, а если это любовь?

— Можно мне попробовать? — кивает девушка на лопату.

— Тебе?! Пуп развяжется.

Стыдно! Стыдно в восемнадцать с половиной лет не уметь вовремя прикусывать язык! Вот сейчас она повернется и уйдет.

«Не уходит, козочка, — облегченно думает Кеша. — Увидит папочка капитан, как она тут со мной треплется, он ей устроит выволочку».

— Слушай, как тебя дразнят?

— Дразнят?

— Ну, зовут тебя как?

— Женя. А тебя почему Князем дразнят?

— Да так. Сам захотел.

— Хм. А почему ты не захотел быть королем? Король — звучит. А то князь какой-то безродный.

«Сейчас отчалит, — беспокоится Кеша. — Ей уже неинтересно. О чем бы с ней…»

— Ну, я пойду.

— А если бы ты в кино со мной пошла, что бы тебе папочка за это сделал?

Женя пожимает плечами:

— Ничего.

— Тогда пойдем?

— Как же мы пойдем, если ты на гауптвахте? Убежишь?

— Это мое дело.

— Тогда тебя трибунал будет судить.

— Я и убегать не стану, я увольнительную заслужу.

— Ты заслужишь?! Ты никогда не заслужишь.

Откуда такая уверенность? Можно подумать, она подсказывает папочке ротному, кому дать увольнительную, а кому нет.