Юрий Пиляр - Такой случай

В этот же день состоялось первое заседание нашего укрупненного сектора. Руководителем утвержден Бронислав. Я избран парторгом. Надо создавать единый коллектив, в котором не будет места пресловутой психологической несовместимости. В кратком слове я поделился своими соображениями по поводу основных направлений предстоящей работы. Коллеги живо и, в общем, положительно реагировали на мое заявление о том, что мы должны изучать философские основы нашей демократии, а не только политико-правовые.

Развал семьи. Все пытаюсь уразуметь — в чем корень зла? В биологии? Но при тех же данных (возраст, состояние здоровья супругов) семьи — я знаю несколько тому примеров — вполне жизнеспособны, некоторые процветают.

Повинны условия воспитания? Среда? Вероника выросла вроде бы в благополучной семье, хорошо успевала и в школе и в университете. Может быть, дело только во мне: сухарь, книжник, судейский крючок, нудный, скучный человек? Черт побери, это может быть, однако ведь есть и судейские крючки, у которых нормальные человеческие отношения с женами!

Разламывается башка. Конечно, Ника всегда любила удовольствия и, пожалуй, слишком большое значение придавала внешней стороне жизни: модница, тщеславная в том, что касалось ее одежды, вещей и т. п.; у нее всегда все должно быть лучше, чем у других. Но… где тут связь с ее предательством?

Из повести Вольтера «Кандид».

Панглосс был подвергнут аутодафе через повешение за то, что сказал: «…свобода может сосуществовать с абсолютной необходимостью, ибо необходимо, чтобы мы были свободны…»

Простодушному Гурону, пожелавшему жениться на мадмуазель Сент-Ив, было разъяснено, что «…следует отдать решительное предпочтение праву положительному, ибо, не будь между людьми договорных отношений, естественное право обращалось бы почти всегда в естественный разбой».

Повесть была своеобразным откликом на теорию Руссо о вреде цивилизации для нравственной природы человека (см. «Рассуждение о науках и искусствах»).

А вот что писал сам Руссо в «Педагогическом романе» («Эмиль, или О воспитании», книга V), полемизируя с апологетами так называемого «развития»: «Зачем вы говорите, что стыдливость делает женщин лживыми? Неужто женщины, потерявшие стыдливость, становятся правдивее прочих? Ничуть не бывало: они делаются во сто крат лживее. До подобной испорченности женщина может дойти, лишь предаваясь всевозможным порокам, каковые и побуждают ее постоянно прибегать к интригам и лжи».

В сноске автор поясняет: «Я знаю, — указывает он, — что женщины, не скрывающие своей распущенности, ставят себе в заслугу подобную откровенность и клянутся, что во всем остальном они заслуживают полного уважения, но мне доподлинно известно, что им никогда не удавалось убедить в этом никого, кроме глупцов… Раз они дали полную волю своим страстям, у них уже нет оснований им сопротивляться. «Neque faemina, amissa pudicitia, alia abnuerit» (Т а ц и т, Летопись, кн. IV, 3) — «Женщина, утратившая целомудрие, уже ни в чем не может себе отказать» (лат.) .

Думается, не менее справедливым было бы и такое утверждение: «Женщина, которая ни в чем не может себе отказать, утрачивает и целомудрие». Между прочим, не тут ли ответ на вопрос, где связь между тщеславием Вероники Александровны, ее любовью к вещам, к чувственным удовольствиям, то есть ублажением своего тела, и ее женской неверностью?

Накануне Нового года — еще до нашей семейной беды — мы с Мариной разучивали менуэт Боккерини. Эту вещь я играл на скрипке, когда учился в пятом классе и посещал музыкальную школу при Дворце культуры автозавода. Тогда мне аккомпанировала жена нашего преподавателя по фортепиано и тоже пианистка Нина Васильевна, чуть позже — одноклассница Люда Захаренко, а теперь аккомпанирует дочка… Как много перемен, в сущности, за очень короткое время, причем на одном и сравнительно узком участке бытия!

Перефразируя Чехова, я мог бы сказать, что политология — моя законная жена, тогда как музыка — любовница. Именно ПОЛИТОЛОГИЯ, ибо юристом в классическом смысле слова я, государствовед, считать себя, пожалуй, не могу. Кстати, на днях мне передали, что на последней лекции по теории государства и права нынешний завкафедрой назвал меня в числе талантливых государствоведов (правда, как он выразился относительно моей персоны, — «не без завихрений»). Это приятно, и хочется верить, в какой-то степени справедливо. Во всяком случае, за минувшие два-три года не вышло ни одной государствоведческой работы, в которой не было бы ссылок на мое последнее сочинение.

Перечитал предыдущую запись и вспомнил строки из «Пертской красавицы» Вальтера Скотта:

— Ну вот, любезнейший Юрий Михайлович, могу поздравить… Сегодня поступило заявление в партийную организацию… От Вероники Александровны, разумеется…

Петр Никодимович прохаживался по кабинету, по своему обыкновению чуточку подрыгивая стройными ногами и кружа правой рукой на уровне брючного кармана. Стекла его очков сияли, и вся крупная рослая фигура, в светлой пиджачной паре, с ярким, в белый горошек, галстуком, в ярко начищенных желтых туфлях, казалось, излучала радость.

Волков сумрачно следил за упругими, почти кошачьими движениями шефа и старался понять, чему тот радуется, почти ликует. Злорадствовать — в этом Волков был убежден — Гаврилов не мог: у них по-прежнему были добрые отношения, даже более добрые, чем месяц назад, когда Гаврилов получил первое письмо от Вероники Александровны. Если допустить, что он тайный воздыхатель ее, то и в этом случае ему не радоваться бы, а плакать: Вероника со своими заявлениями встала на опасный для себя путь, тем более опасный, что объект ее нападок — старый правовед, и шеф должен бы понимать это. Или у него пробуравилось некое примитивное эгоистическое чувство: вот, мол, беда коснулась не меня, а другого, а у меня, дескать, все хорошо, потому что я и сам веду себя хорошо и правильно?.. Волков вспомнил, как тому с полгода хоронили старейшего работника института, известного ученого, и Гаврилов, в черном костюме, в черном галстуке, поминутно прикладывал платок к глазам, а после гражданской панихиды до конца рабочего дня весело шутил и рассказывал пикантные анекдоты. Может быть, явление патологически возрастное?

— Вы, верно, приберегли для меня и хорошую новость? — спросил он, не сводя взгляда с излучающей радость фигуры заместителя директора.

— Хорошую? — переспросил, останавливаясь, Гаврилов. — Что же может быть лучше той новости, которую я сообщил? Или не дошло, не усек, как выражается теперь молодежь?.. В партком поступила жалоба от твоей жены. И поскольку я член парткома и уже занимаюсь этим делом по линии дирекции, мне поручено вторично — теперь не только по административной, но уже и по партийной линии — всерьез поговорить с тобой. По-моему, ты тоже должен быть доволен, что поручено мне, а не кому-то другому. Надеюсь, в моем справедливом и благожелательном отношении не сомневаешься…