Юрий Пиляр - Такой случай

Волков слушал его с тревогой и недоумением. Что за чепуху несет Гаврилов? Чего ради он изворачивается, загораживается бюрократическими словесными блоками? В конце концов жить ему, Волкову, с женой или не жить — дело настолько личное, что не только институт, но и райком тут не указ. К тому же никаких аморальных поступков, порочащих звание коммуниста, он, Волков, не совершал… Но почему у него все-таки нехорошо на сердце, почему тревога?

— Петр Никодимович, товарищ из райкома задерживается, а у меня работы по горло в секторе. Пожалуйста, вызовите меня, когда появится.

— Должен быть в двенадцать. — Гаврилов, отогнув синий манжет, посмотрел на крупные квадратные часы. — Четверть первого… Обычно райкомовские работники не опаздывают.

Он нажал на белую кнопку. Вошла Рита, чем-то озабоченная, в скромном брючном костюме.

— Петр Никодимович, к вам…

За ее спиной в проеме открытой двери стоял невысокий человек со стареньким портфелем.

Гаврилов упруго поднялся из-за стола и, протянув руку, двинулся навстречу вошедшему. Волков тоже встал. Он догадался, что это и есть представитель райкома. Вглядевшись, узнал в нем члена бюро, который на прошлой неделе беседовал с ним и проверял его, Волкова, анкетные данные в связи с подготовкой к обмену партдокументов.

— Здравствуй, товарищ Гаврилов Петр Никодимович, — сказал он, неторопливым крепким шагом приближаясь к заместителю директора, встряхнул ему руку и повернулся к Волкову: — Здравствуйте, Юрий Михайлович.

— Здравствуйте, Яков Алексеевич, — ответил Волков.

У Гаврилова был несколько ошарашенный вид. Одна седая прядка отклеилась от затылка, плечи ссутулились, нижняя челюсть будто поотвисла.

— Слушай, товарищ Мишин, — проговорил он наконец тускло. — Это вас, то есть тебя, послал к нам райком по жалобе Вероники Александровны Коваленко?

— А у тебя что — отвод? От ворот поворот мне, что ли? Набирай номер первого секретаря, звони. Он сейчас в своем кабинете. — Яков Алексеевич коротенько усмехнулся и сел в жесткое кресло перед массивным письменным столом Гаврилова, в другое кресло — напротив — сел Волков. — Давай звони. Может, Осинин уважит твою просьбу.

— Да нет, зачем же? — нехотя произнес Гаврилов и опустился на свое место. — Но, понимаешь, все-таки у нас научно-исследовательский институт, сложная специфика…

— Во, во, это и скажи Осинину. Зачем, мол, прислал рабочего разбираться в личной жизни академиков. — И опять короткая усмешечка на избитом морщинами лице. — Хотя ты можешь и после обжаловать, коли не согласен. Твое право… А пока вот мой мандат — решение бюро.

— Так это ты — член бюро райкома? — с удивлением и вместе с тем с уважением спросил Гаврилов, сдернув очки и обежав взглядом положенную перед ним бумагу. — А я все думал, твой однофамилец в составе бюро. Как-то не ассоциировалось с тобой…

— Ну, будем, может, разговаривать по делу? — сказал Мишин. — А то у товарища, наверно, мало времени. Да и ты, товарищ Гаврилов, занятой человек.

— Ну, полно, не серчай, Яков Алексеевич, — кривовато улыбнулся Гаврилов. — Дело не пустячное, времени жалеть не будем. Как-никак судьбы живых людей… Прежде в ходу было словцо «аморалка». Помню, все помню. Еще бы!

— Видите, все помнит, — с усмешкой повторил Мишин. — Сколько лет мы с тобой, товарищ Гаврилов, состояли в одной комсомольской организации? Пять? Или шесть?.. Конечно, юнцы были. Молодость. А по молодости кто не делал глупостей…

— Ладно, Яков Алексеевич, раз судьба опять свела нас, устроим вечер воспоминаний, а теперь давай разговаривать по существу, ты прав, — сказал Гаврилов, привычным жестом поправляя стопку бумаг на столе. — Желаешь разговаривать втроем или оставить тебя тет-а-тет с товарищем Волковым?

— У меня вначале к тебе вопрос, если не возражаешь…

— А твой вопрос имеет отношение к теме основной беседы? — суховато осведомился Гаврилов.

— Не имел бы — не спрашивал, — тоже суховато сказал Мишин. — Я на днях в райкоме прочел твою биографию, тобой собственноручно написанную… В связи с обменом партдокументов, совершенно верно. Вот по этому поводу познакомился в райкоме и с товарищем Волковым. А вопрос такой. Ты что-то нигде не упоминаешь про Катерину…

— У меня с ней не был зарегистрирован брак, — деревянным голосом сказал Гаврилов.

— Хорошая девушка была, массовичка, работала в центральном парке культуры и отдыха, — вежливо пояснил, обратясь к Волкову, Мишин. — А фактический брак — будто уж и не брак? — повернулся он опять к Гаврилову.

— Все, Яков Алексеевич. На эту тему я прекращаю разговаривать с тобой. Если будет необходимо — объясню компетентным товарищам, а не тебе.

— Пожалуйста. Но если случайно про это дело забудешь — тебе напомнят. Напомнят, Петр Никодимович, — в этом ты не сомневайся. — Мишин жестким ногтем большого пальца расстегнул портфельчик. — Так где мне можно будет побеседовать с Юрием Михайловичем?

Гаврилов, покачивая из стороны в сторону головой — непроизвольный знак раздражения, — поднялся и указал Мишину на свое рабочее кресло.

— Я буду в кабинете ученого секретаря. Если понадоблюсь — скажете Маргарите Степановне.

И, грузно ступая и непривычно сутулясь, заспешил к выходу.

Кажется, только теперь, после этой летучей пикировки, Волков как следует разглядел лицо Мишина. На лбу и на бугорках скул кожа была словно выдублена: вероятно, еще в давние времена прокалена жаром печен, остужена сквозняками. В редкие резкие морщины, в крупные поры въелась механическая копоть, накрепко, навсегда, будто татуировка. И так же накрепко в опущенных уголках губ залегла постоянно преодолеваемая усталость. Однако взгляд был светел, точен — взгляд лекальщика-металлиста.

Сев на место Гаврилова, Мишин вдруг засмеялся. Блеснула во роту коронка из нержавеющей стали.

— Большой донжуан в молодые годы был Петр Гаврилов! Правда, в довоенную эру мы, комсомолия, следили за этим, чуть что неладно — давай держи ответ перед ребятами. — Мишин зачем-то заглянул под стол, себе под ноги. — Но один случай проморгали. В декабре сорок первого эта девушка, Катерина Сенина, погибла под Волоколамском. В октябре по комсомольской путевке вступила в диверсионную группу, подрывала мосты в тылу у немцев, а в декабре была убита. — Мишин смолк, коротко вздохнул. — А Гаврилов в декабре уже вернулся с фронта по ранению. Все хочу расспросить его, почему ни разу не зашел к ее старикам, к родителям Кати, неужели испугался, что могут попросить материальной помощи?.. Ну, это, так сказать, другая тема. Это чтобы вы не были в недоумении, отчего у нас с Петром Никодимовичем маленькая размолвка.

— Ясно, — сказал Волков, глядя на Мишина с симпатией и в то же время чувствуя, как растет в сердце тревога. Что выдаст ему, Волкову, этот старый рабочий, член бюро райкома партии? Не собирается ли и ему, выражаясь по-старинному, «шить аморалку»?