Юрий Пиляр - Такой случай

— Значит, в юридический? — после долгого молчания, в который уже раз, спрашивает меня низким, совсем уже мужским голосом Женька (сам он собирается в летное училище).

— В юридический, — отвечаю я.

Мне кажется, я сделал правильный выбор. Все мои «почему?» и «зачем?», особый, пробудившийся во мне после сталинградской битвы интерес к нашему общественному и государственному устройству, книги и брошюры по различным юридическим вопросам, прочитанные мной, наконец, острое желание помочь маме в ее работе депутата — все это шаг за шагом подводило меня к этому выбору. Решение стать юристом еще более укрепилось во мне после того, как нашу семью постиг новый удар: попав в окружение и расстреляв все патроны по врагу, геройски погибла в схватке с фашистами Ляля. Карать врагов, несущих простым людям ночь и смерть, отстаивать великие права человека — вот цель, которую я себе теперь поставил.

— Ну, желаю тебе удачи, — печально говорит Женька и сует мне свою корявую жесткую руку — хорошую большую руку друга.

— И тебе удачи, — говорю я.

Это было совсем недавно.

Так минуло это прошлое, и так протянуло оно невидимую дорогу к моему будущему.

…В окно веет ароматом яблок. С грохотом проносится вдали очередной состав. Я встаю. В соседней комнате мама передвигает чемоданы. Через полчаса мы уезжаем.

До свидания, родная Шоноша!

Здравствуй, новая жизнь!

Директор Московского юридического института принял нас с мамой холодно.

— Мест в городском общежитии нет, — сказал он. — Если хотите, я помещу вас за городом, в Лосиноостровской.

— Но вы должны понять, сын в таком положении…

— Понимаю, все понимаю, товарищ Скворцова, но ничем помочь не могу. Жилой фонд разрушен. Война.

Мы вышли из института обескураженные. Неожиданно возникло препятствие, которое грозило свести на нет все, чего я добивался с таким трудом: аттестат отличника, решение о приеме меня в число студентов.

— Как быть, Алеша? — спросила мама на улице. — Может быть, лучше вернуться в Шоношу, война скоро закончится.

В ее голосе прозвучали горечь и вместе с тем чувство облегчения. Я понимал, что мама боится оставлять здесь меня одного, впервые одного в огромном городе, где мне предстояло жить уже вполне самостоятельно. Я и сам в душе побаивался, но желание поскорее обрести эту самостоятельность было сильнее, кроме того, слишком горячо я мечтал об институте, чтобы так сразу отступить перед первым же препятствием.

— Терять целый год нельзя, мама… Надо что-то придумать.

— А что можно придумать?

— Снять где-нибудь койку.

— Где?

Я предложил поехать к моему школьному товарищу Саше Родионову, у которого в последний предвоенный год я несколько раз по воскресеньям был в гостях. Мама сперва возражала, потом уступила, и мы отправились на Большую Калужскую улицу.

Дребезжащий троллейбус с незакрывающимися дверцами кое-как довез нас до дома, где жили Родионовы, — их адрес я хорошо помнил. Поднявшись на третий этаж, мы позвонили. Щелкнул замок, и за дверью послышался негромкий женский голос:

— Кто?

Я узнал Сашину мать, Марию Александровну, и назвал себя. Загремела дверная цепочка.

— Ты, Алеша? А это мама, наверно? Милости просим. Здравствуйте.

Поздоровавшись, мы вошли.

— Проходите в комнату, сюда, пожалуйста, направо. Саша сейчас должен вернуться с работы.

Мария Александровна предложила нам сесть и, извинившись, вышла. В полуоткрытую дверь с кухни несло запахом подгоревших картофельных очисток.

Мы с мамой сидели около часа. В квартиру входили, хлопали дверями, с кухни доносились раздраженные женские голоса. Наконец послышался и голос Саши.

— Скворцов? Алеша? — удивленно-радостно переспросил он своим баском. И сразу всплыло прошлое: милый голос Наташи, наша скрипичная, школьный вечер, робкие мечты, которым тогда не суждено было сбыться…

Я поднялся со стула. Передо мной, закрыв за собой дверь, стоял Саша. У него были твердые, в мозолях, руки, в голосе — радость.

— Это здорово, что ты поступаешь в институт, просто здорово, поздравляю тебя! — сказал он, стискивая мне руку.

Я спросил, где он работает. Ответ Саши заставил меня вновь испытать чувство гордости за него: он собирал запалы для гранат на военном заводе.

Вслед за Сашей с работы вернулся его отец, затем из школы пришли брат и сестра. В комнате стало шумно и тесно.

— Ну вот видишь, Алеша, — шепнула мать, — им самим негде повернуться.

Саша, сказав, что ему надо умыться, извинился перед нами и вышел из комнаты. Мария Александровна, гремя тарелками, стала расспрашивать маму о жизни в Шоноше. Отец Саши, прерывая жену, сказал низким, спокойным, как у сына, голосом:

— Будет соловья баснями кормить. Проси гостей за стол.

— Да мы только на минутку к вам, — смущенно сказала мама.

— Нет, уж вы не обижайте нас, — возразила Мария Александровна. — Покушайте, тогда и пойдете.

— Правда, нам очень некогда, — сказал я и, стараясь отвлечь разговор от обеда, добавил: — Мы ищем угол, где мне жить, и если не найдем, с институтом все может сорваться.

Наступила неловкая пауза.

— Да, — протянул через минуту отец. — С жильем теперь, как и с едой… А что, разве общежития в институте нет?

— Нет мест, — сказал я.

— Может быть, вы посоветуете нам, где снять койку? — спросила мама.

— Я что-то не слышала, — ответила Мария Александровна, — но в крайнем случае, уж если другого выхода нет…

— Конечно, — сказал вернувшийся в комнату Саша. — Будешь спать со мной, не подеремся.

— А я опять под стол? — печально спросил его младший братишка, первоклассник.

— Что вы, что вы! — сказала мама. — Положение не такое уж безвыходное. Нам надо успеть съездить еще в одно место.

Пообещав наведаться в другой раз, она поднялась. Я тоже встал.

— Постой, Алешка, я вас провожу, — сказал Саша, отодвигая стул.

Мы попрощались с Родионовыми и вместе с Сашей вышли. На душе у меня было горько. Я так и не расспросил товарища как следует о его жизни, о наших общих знакомых по школе мы ничего не повспоминали: нам с мамой приходилось спешить.

Спустившись по лестнице, я протянул Саше руку.

— Постой, я тебе дам телефон Стегая, — сказал он.

— Ты с ним встречаешься?

— Очень редко… Сейчас не до этого, сам понимаешь.

Он назвал номер телефона и, предупредив, что если наши поиски не увенчаются успехом, я должен вернуться к нему, пожал мне руку. Мы с мамой вышли на улицу.

Накрапывал дождь. Рядом, шелестя по мокрому асфальту, промчалась машина. Издали, из радиорепродуктора, доносился бодрый голос диктора, читавшего очерк о жизни в освобожденных районах:

«Когда немецко-фашистские захватчики были выбиты из Бобруйска, город представлял из себя груду развалин. Люди жили в подвалах, многие ютились в сырых землянках…»