Николай Рыжих - Избранное

— Теперь, — продолжал председатель, — кто установил такой закон, что за перевыполнение плана по добыче рыбы премию начисляют заведующему птицефермой или молочной фермой? Береговому боцману или кладовщикам положено, они участвовали в производстве, но какое отношение к рыбе имеет прораб строительного участка или зоотехник оленьего стада? Кстати, они получают и за отел скота, и за выполнение плана по добыче рыбы. Форменное безобразие! Этой зимой Магомедов с Суренковым обеспечивали бесперебойно поселок льдом — премию начисляла себе контора…

— Так их, — радовался Ванька, пританцовывая на подоконнике, — по бездорожью их! Гуталин с Магомедычем в пургу да в морозы лед колют да возят, а премию Петруню да Торпеде. А когда аврал, пароход когда разгружать ночью — и плотники, и сварщики, и курибаны выходят помогать грузчикам, а из конторских никто. Петрунь тогда чуть не умер от расстройства, когда доски вокруг кучи угля пришивал… Попробуй вытащи его, а премию подавай…

Возвратившись в тот раз домой, Ванька долго не мог уснуть, все думал об услышанных на совещании «нюансах».

«А вот Геннадий не за работяг, — подумал он, уже подходя к своему дому, — хоть и за руку здоровается, придет это когда на участок.

— Здорово, ребята! — веселым голосом крикнет и за руку со всеми. — Ну как тут у вас Егоров? Опаздывает? Вы, братцы, сами его вздуйте, коллективом, по-рабочему… с песочком…

А когда соберет у себя за кожаной дверью инженеров, прорабов, начальников участков и разных заведующих и начнет:

— Жмите на них! Прогулял он у вас или опоздал на работу — выговор. Еще раз прогулял — штрафуйте на треть зарплаты. А если он, каналья, постоянно опаздывает или пьяный на работу приходит — гоните в три шеи, у меня вон целый стол писем, люди просятся в колхоз. А на работе? Как сонные мухи слоняются. Производительность, кстати…

И понеслось про Америку или Индию какую-нибудь. Торпеду в начальники произвел, боишься ее больше, чем его самого, когда на работу бежишь. Опоздал чуть — на ковер, а толку что?

Все равно ведь зарплата идет по нарядам, зазря ведь никто ничего не заплатит.

Можно и день до вечера проторчать на работе и ничего не делать. Одна видимость. Вот сегодня, если дела никакого нету, на целый час раньше пошабашили, а завтра, если речка тронется, и день и ночь слюзы да концы разные таскать будем, пока весь флот не отправим. Дак нет же! Хоть груши околачивай, а торчи на работе. Но Василь Василич держится за Геннадия, прислушивается. Конечно. Как он тогда Василь Василича прихватил?

Три года назад привезли в колхоз двигатель под электростанцию, огромный ящик — сама станция в нем. Три трактора его тащили от берега по специальному помосту из бревен.

— Давайте в ангар, монтируйте — и в работу, — сказал Василий Васильевич.

— Ничего не выйдет, Василий Васильевич, — сказал Геннадий, — под него надо лить новый фундамент и над ним уже возводить новое здание.

— Поработает пока на старом. Люди с путины возвратятся, тогда соорудим новое.

— На старом фундаменте нам его даже не сцентровать. Он разлетится при пуске.

— Ничего с ним не будет. Не он первый, не он последний.

— Тогда я, Василий Васильевич, не только отказываюсь монтировать его, но и снимаю с себя обязанности главного инженера. Мы его угробим начисто, над нами вся Камчатка смеяться будет.

Конечно, чего там, грамотный же: достал линеечку, чик-чик — готово. Все здание тогда по его чертежам, расчетам да подсчетам…»

Ванька так размечтался, что не заметил, как оказался возле крыльца своего дома.

«Опять, наверное, за грязные штаны ругать будет».

— Или выпил?

Ошибся… не за штаны теперь.

— Да с ребятами махнул мал-мал. С холода-то.

— Пьяницы несчастные, поубивала бы всех! И Володька небось с вами был?

— А он при чем?

— «Муровод», зараза. Клава там, бедная, ждет не дождется, а он с бичами. Гнать его надо с этой должности, чтоб не развращал вас. Спирт где достали?

— А я знаю?

— У бабы Поли, наверно. В тюрьму ее надо, старую спекулянтку.

Что с нею происходит? Шипит и шипит. Хоть домой не приходи, к чему-нибудь да придерется, все не так. Наташкой когда ходила, не такая нервированная была, все плакала да умереть боялась. А сейчас… скорее бы уж.

Мурашова понесла свой большой живот на кухню, там загремела посудой, а через минуту ворвалась еще сердитее.

— На, жри! — Она трахнула бутылкой о стол.

— Зин, не хочется же, — как можно мягче сказал он. — Это с холода, всей бригадой.

— Так и знала. Дома тебе не жрется, а в подворотне с бичами удовольствие, тьфу!

Нет, не такая была, когда первый раз беременная ходила. Все на боли в животе жаловалась да спала. Дым от папиросы не переносила. А сейчас… Может, это так и должно быть? Не шуточное дело…

— …так и оставайся в боцманской каптерке.

«Ну ничего, — думал он, умываясь, — пройдет. Нашло-наехало… попсихует, такая же будет, никуда не денется. А что с ребятами махнули мал-мала, плохого тут ничего нету. Вон и отец, когда живой был, всегда с мужиками с получки да с аванса всей бригадой собирались. Положено. Выпьют, поговорят. Подворотня… Это начальнику какому-нибудь ресторан подавай, а мы и в каптерке обойдемся».

— За Наташкой идти думаешь?

— Да умываюсь же.

— Одень ее как следует. У нее опять красное горлышко. Там эти клуши не смотрят, поразъели задницы и сидят, точат лясы, а детишки сонные, некормленые… поразогнать их всех…

Сматываться надо, пока цел, одна-то скорее остынет.

Схватил шубу и к двери.

— Оденься!

Фу, мать честная…

На улице немного успокоился. Метель перестала, морозец к вечеру усилился. На горизонте над горами стлались косые пелены светло-розовых облаков. «Вот тебе и досрочный выход в путину, — подумал он, глядя на облака, — если дунет дня на три. А дунет уж точно. А суетились…»

— Папа, — кинулась девочка, — а меня Медведев в талелку молдой. Вава тепель. — Она протягивала покрасневший пальчик.

— Заживет. У киски заболит, у тебя заживет.

— Не надо у киски.

— Ну у Шарика. У Шарика заболит, а у тебя заживет.

— И у Шалика не надо.

Вот оно, дитё, все понимает. Ни у кого чтоб не болело. Он укутывал, одевал девочку. А шкафчишки-то здесь тю-тю… даже ручек на дверцах нету, гвозди торчат. Воспитательницы сами, наверно, назабивали. Скамеечки тоже уродские, да и столики. Какие-то ящики заместо шкафчиков. А какую бы мебель пацанам наклепать можно! Зверюшек каких-нибудь: слоников, бегемотиков, лошадок… как в кино детский городок показывали. Все руки не доходят. Хорошо хоть тепло да чисто.

— А мне Вовка Махнач автомат подалил, — хвалилась девочка.

— Автомат не надо, автомат положи. Я тебе лучше шар куплю. Большой, красный.