Николай Рыжих - Избранное

— Присядь, — спокойно продолжал Володька. — Что Федор лучший токарь — никто не спорит, да чему ты его учишь? Недавно иду по цеху, он охотничий ножик вытачивает. Федя, спрашиваю, сколько дней ты над ним ковыряешься?

— Третий день, — отвечает.

— А сколько бы, — спрашиваю, — ты получил по нарядам за эти три дня, если бы дело делал?

— Рублей тридцать пять, — говорит.

— А ножик сколько стоит в магазине?

— Пять сорок, — отвечает.

— Вот и вся твоя наука.

— А твою бабу через форточку пропустить можно, — не сдавался Чомба.

— Зачем это? — удивился Володька такому повороту дела.

— Не знаешь, ангел мой, зачем? А затем, чтобы она у тебя не фискалила, не закладывала ребят.

— Ну это… можешь бояться в основном за себя.

— Мне бояться нечего, моя старуха пропущенная.

— Да она у тебя и в дверь пролезает с трудом, — засмеялись со всех сторон.

— Ого-о, ангел мой! Еще как пролетает… как пушинка. Ипатьевич? — дед отыскивал взглядом боцмана. — Ипатьевич, где ты?

— В кузницу ушел.

— Вот Ипатьевич придет, не даст соврать, — воодушевленно продолжал Чомба. — Гуляли мы у Ипатьевича. Костя Бауков был, Сашка Демидов был, на своей гармозе пиликал. А я частушки пел.

— Заковыристые небось?

— Всякие. А наши бабы шерсть подняли, буром на нас поперли. Вижу — дело плохо. Беру вожжи и кричу: «А ну, Ипатьевич, держи двери!» Ух! Как они шухнули в форточку! Одна за одною. Моя-то в курсе дела, первая махнула, а Баучиху я достал.

Раздался смех.

— Так-то, ангел мой, их учить надо, — фамильярно хлопал он Володьку по плечу. — Ты приводи свою ко мне, в коптильню посадим. Не стесняйся, приводи. Посидит день…

— Убежит, — прервали деда.

— У меня убежит? — возмутился Чомба. — У меня убежит? Там замок и Кучум у двери. И цепь я сделал так, что как раз вкруговую получается.

— Как у настоящего куркуля, — опустил голову Володька.

— А я в гробу видел твой колхоз, — гаркнул Чомба. — Ты, ангел мой, сейчас четыре сотни получаешь, и пензия у тебя будет не меньше сотельной.

— Сто двадцать.

— А мне вы и двадцатку не дадите.

— Дадут, Павлович, дадут, — откликнулся Мишка, — двести рублей дадут.

— А тебя не спрашивают, — рассердился дед. — Еще один нашелся… краснокнижник.

— Ну а за что тебе давать? — повернулся к нему Володька. — Ты ведь ни одного рыбьего хвоста для колхоза не поймал…

— А каналы кто строил? — прервал он Володьку.

— Ведь каждый год на путине помочь просим…

— Да брось ты, Володя, тратить слова, — поддержали Володьку.

«Ну, наверно, надо сматываться, — подумал Ванька, — а то этому царству, видно, не будет конца». И он, ни с кем не простившись, шмыгнул за дверь.

И правильно сделал: напротив двери каптерки, за сейнером пристраивалась Торпеда. С карандашиком и блокнотом.

Возвратился на сейнер, собрал инструмент, обтер его от снега. Ругнул себя — спрятать бы надо, — отнес на корму сейнера, засунул под брезент. Оглянулся. Кое-кто из ребят тоже вывалились из каптерки, брели к речке. «Бредут, работнички, — подумал о них Ванька, — согрелись… расслабились, а завтра опять за ломы да топоры…» Некоторые из «работничков» уже шли по льду и карабкались на тот берег, к складам. Склады высились над Дранкой серые, с маленькими окнами под самой крышей. Рядом приютилась мастерская: длинная, низкая, с окнами во всю стену. Наличники на окнах поблескивали зеленой краской.

Новенькая совсем, и года не стоит. В этом году, наверно, фундамент под механическую мастерскую на этой стороне начнем долбить, прямо под снегом. Вот флот уйдет.

Он вспомнил, как в прошлом году уродовались, отбойными молотками мерзлоту били.

Работка… А может, и еще что. Да нет, наверно, мастерскую.

Флотские механики кричат: давай мастерскую на этой стороне, за каждой гайкой путешествуем на тот берег… Правильно, конечно, для флота здесь надо. Да и там — трактора, машины да бульдозеры там. Все кричат «давай». Пилораму давай — вручную много не напилишь, кирпичеобжигочную печь давай — привозной кирпич дороже хлеба колхозу обходится. Чудно! Какая-то половинка кирпича дороже хлеба. Да и аэродром бы надо. Кому в район или какой несчастный случай — вызывай вертолет. А она, эта «стрекоза», зараза, с колхоза за час триста рублей дерет. Триста рублей! Одному человеку целый месяц надо вкалывать. Да еще как вкалывать. А там мост через речку надо бы. Трактор или бульдозер понадобится когда на этой стороне, «Бегун» полдня канителится: пока на баржу погрузят, пока… Да и Чомбе бы кончилась лафа полтиннички да рублики сшибать за перевозку. Правильно сейчас Мишка сказал: «Наработаемся, куда все денется?»

Миновал речку, стал взбираться на высокий берег Сугробы свисали с него живописными падающими волнами, чуть розовые от заката. Леденистая тропка наискось прорезала их. «Не загреметь бы, — только подумал, как один валенок подшиб другой, и Ванька покатился вниз. — Недолго и к бабе Поле на леченье.

Вот и больницу бы, — думал он, отряхиваясь. — Коля Страх от какого-то аппендицита чуть не загнулся, а Миходенку тогда и до Оссоры не довезли…»

В позапрошлом году пришла к бабе Поле доярка Валюха, краснощекая дивчина «з-пид Винници». У нее живот рос.

— У тебя, девка, солитер, — поставила диагноз баба Поля.

— А що ж теперь робить?

— Що ж, що ж, — ворчала старуха. — Попробую вывести. На вот, выпей. — И она дала Валентине кружку настоя, приготовленного по собственному рецепту. — Через неделю должен выйти. По частям.

Прошла одна неделя, другая, солитер не выходил. Ни по частям, ни сразу. А живот продолжал расти. Валюха опять к бабе Поле, та опять ей кружку настоя.

— Если и сейчас не выйдет, то подождем весны, молодой травки. Там я его выманю.

А весною Валюха родила Сережку, такого мордастого парня — Геннадий, говорят, замешан в этом деле.

Шутка шуткой — более осторожно пробирался Ванька, — больницу надо, сколько хлопот, если с детьми когда.

Наконец осилил подъем, на пригорке ударило влажным, колючим от снежинок ветерком. Прикрыл щеку воротником. Пробирался по сугробам, на которых в разных местах чернели норы. К ним вели тропки — под снегом были вороха угля. Вот и склад под уголь… полая вода пойдет, сколько его в речке окажется? Уж сколько лет топливный склад сделать не можем, хорошо хоть площадку зацементировали да досками огородили. Ванька вспомнил, как тогда Василий Васильевич распекал за этот уголь Геннадия.

«Да-а-а, — задумался Ванька, — Василий Васильевич за нашего брата как тогда бухгалтеров да инженеров нес».

«Правильно, — думал тогда Ванька, прислушиваясь к председательскому голосу, доносившемуся из соседней комнаты. Он тянул время, нарочно долго возился со стеклами — чего там неясного?»