Николай Рыжих - Избранное

— А до моего ничего не доходит, — грустно констатировала Мурашова, — не только учиться, но и книги не читает.

— И переубедить не можешь?

— Эх, хе-хе, хе-хе, — вздохнул Ванька, заглядывая в приоткрытую дверь, — дела-а-а… — Подруги сидели почти вплотную, Мурашова подперла голову рукой. Даже про чай забыли. А эта и шапку не скинула. Что у них за мода? В конторе в шапке, в клубе в шапке, и даже в хате шапку не снимает. И спит, наверное, в шапке.

Ванька улыбнулся, разглядывая Клавдию: шапка на ней круглая, как тыква, розового цвета. Лицо тоже круглое и тоже розовое, с мороза, а может, подмазано. «Двухэтажная тыква», заключил.

Потом взялся за работу. «Будто с год не виделись. А в обед, наверно, прибегала за чем-нибудь, да и вчера до двенадцати протрепались. Поругались бы, что ли, как тогда…»

Это лет пять назад так же вот одна без другой жить не могли, по десять раз на день носились друг к дружке: эта подарит той чумичку, та принесет этой меловую щетку плиту подмазывать, эта той — бельевую веревку, та этой — целлулоидных прищепок. Вечерами перемалывали косточки соседям, осваивали приготовление корейского национального, блюда куксы. Володька с Ванькой дивились такой дружбе.

И вдруг — война. Неизвестно из-за чего. Клавдия, кажется, выболтала какой-то секрет Мурашовой. Перед вечером как-то Ванька собрался в сарай, влетает Мурашова вся в слезах, ругает Клавдию. Не успел Ванька понять, что произошло, как распахивается дверь и влетает Клавдия. Еще страшнее. Бросает под ноги Мурашовой бельевую веревку, назад требует свою чумичку. Мурашова кинула ей чумичку, потребовала свою сковородку. Через минуту в открытую дверь со звоном влетела сковородка, а вдогонку Торпеде полетел веник… Ночью Мурашовой кто-то обрезал бельевую веревку — это была уже агрессия! Мурашова собралась было к милиционеру, Мишке Меньшикову, да тут Володька заявился — у него, видно, дела пострашнее творились. Володька громко и всякими плохими словами бранил свою жену, говорил, что она очень тяжело переносит разлад и послала его попросить прощения — Ваньке же подмигнул.

До милиции дело не дошло, но мир не скоро был восстановлен. Да они с Володькой и не спешили. Когда через месяц помирились окончательно, Володька вздохнул: «Поспешили мы, Ваня, с этим делом…»

— Ведь на какой должности работает, — доносился голос Торпеды из соседней комнаты, — ведь у него же образование, ведь если бы не выпивал с бичами, давно бы был на месте Юрия Алексеевича или Геннадия Семеновича… Он ведь побольше должности занимал.

«Во куда…»

— Моему бы тоже образование надо, — вставила Мурашова.

«Ты смотри…»

— В этом году в Дранке будут организовывать университет культуры, — без перебоя тараторила Торпеда, — на женсовете решили культурную базу расширять всемерно. Правление отпускает большую сумму.

— Университет? — удивилась Мурашова.

— Понимаешь, Зиночка, это не совсем обычный университет, в нем науки проходить не будут, а только культуру. Но культура будет на уровне всех наук, так что все равно, что этот университет, что настоящий. В нем будут проходить эстетику, этику, политику, экономику, логику и кибернетику.

— Киберне-е-етику? А что это?

— Понимаешь, Зиночка, эта наука только появилась, это самая прогрессивная наука, ею сейчас занимаются все культурные люди.

«Скажи ты, — удивился Ванька, — все знает. Даже какие науки проходить будут. Ей бы на радио работать: включилась на целый день и трещала бы. — И он прикрыл дверь, надоело уже. — Володьку только жалко, — уже без юмора подумал он, — такой душевный мужик, а на такой фифе женился. Ну какой из нее толк? Ни постирать, ни сварить, ни по хозяйству что. Сам же и смеется:

— Моя Клавдия шить, варить — не буду говорить, а вот насчет культурностей…»

— Колясочку дочурке мастеришь? — всунулась Торпеда. — Зин, — она обернулась, — а он у тебя работяга.

Ваньку так и пронзило, чуть не взорвался. Будто она хотела сказать: «А он у тебя ничего, сойдет по третьему сорту с брачком». Так и хотелось врезать по физии, чтоб шапка покатилась.

— Мы с Володей обязательно запишемся в университет, — щебетала уже за дверью.

Ванька захлопнул дверь. «Мы с Володей, мы с Володей…», а когда Володька в бригаде работал, разряд-то у него маленький, зарплата меньше всех — какой он плотник? — только и слышно было по колхозу: «Бич, пьяница, алиментщик». А теперь, как стал на большой должности работать да алименты скоро кончатся, теперь: «Мы с Володей…» Пять лет назад, когда только приехала, рубашку из полотенец носила, бабы смеялись. А теперь справила дорогую доху, накрасила губы и — королева. Ты для нее «работяга». Тьфу! Баба, она и есть баба, только душу портит.

— До свидания, Ванюша-а-а!

— Пока.

— Клава, возьми вот, хорошая книга, — предлагала Мурашова. — Про разведку.

— Про разведку?! — обрадовалась Торпеда.

— Точнее, про контрразведку.

— Это же, должно быть, очень интересная книга.

— Очень, очень интересная!

— А я всю библиотеку пересмотрю, ничего любопытного не нахожу.

«Эх, хе-хе, хе-хе… разведчицы, — Ванька побрел в Наташкину комнату, плотно закрывая все двери за собою. Было скучно. Ну прямо лежал какой-то камень на душе, унылый, нудный, непонятный груз. Давил сердце, не давал дышать. — С чего бы это? — задумался он. — Чего мне надо? Ведь все хорошо и все есть: и дом, и костюмы, и мебель полированная, и деньги на книжке. А тяжко. И, главное, тоска-то эта только дома наваливается, когда с домашними делами возишься. В бригаде с ребятами еще ничего, забываешь и про сарай и… про все. Или, может, как эти подруги, нарядами заняться: завести галстуки, узкие штаны, разные там булавочки и запонки? Или книжки про шпионов глотать? Записаться в университет, узнать про кибернетику? Или еще про что? Про этикетику?

А может, к Володьке прислушаться да стать активистом, за всех воевать, за правду воевать, за справедливость… Но это… Опять же все знать надо, учиться. Не как эти, а по-настоящему…

Жизнь! Живешь и не знаешь, чего тебе надо, даже чего хочешь, не знаешь. И никогда не узнаешь. Ни за что! Всего ведь добился, все ведь есть, а… скука. Видно, прав дед Чомба: теснота-то какая… И человеку, видно, всякому так же тесно в жизни, как тому цыгану в степи.

Володька вот тоже… мотается, воюет, тертый мужик, все в жизни испытал и все знает. Ни на что не кинулся, ни на тряпки, ни на деньги… на борьбу за правду кинулся… Да-а-а, человек, побольше бы таких».

Облокотился на Наташкину кроватку. Долго смотрел на спящую девочку.

А Коля Страх бродил по Дранке, плевался, ожесточенно махал руками и склонял почем зря все колхозное начальство вкупе с небесной олигархией.