Николай Рыжих - Избранное

— Не понимаю вас.

— А что тут, Платоныч, понимать? — Геннадий опять подался к директору. — В районе нужны результаты. Ведь это ясно.

— Не такие, о которых ты толкуешь.

— Не все ли равно какие, — поморщился Геннадий.

— Я тебе, Геннадий Семенович, уже несколько лет толкую, — обратился Петрунь к Геннадию, — нам надо создать свой коллектив, опору, так сказать, своих людей выдвинуть…

— Кого тут выдвинешь? — поморщился Геннадий. — В доверие лезут одни бездельники да подхалимы. Вот хоть табельщица, жена Прохорова… А мне сам Прохоров нужен. Понимаете, нужен, ведь давно его приметил и знаю. А он на каждом деле палки в колеса ставит. Терпения больше нету, выгоню. Выгоню! — Геннадий хлопнул ладонью по подлокотнику шезлонга.

— Давно пора, — согласился Петрунь.

— И давно выгнал бы, но кому можно поручить хозяйство? Человека надо.

— А я, Геннадий Семенович, тебе говорил про такого человека, — сказал Петрунь, — у Платоныча простым мастером работает. Взять его к себе.

— Поздняков? Не пойдет, — сказал директор.

— Просто ты его не отпустишь, — сказал Геннадий. — Самому нужен.

— Почему? Отпущу. Но он не пойдет к вам. А если пойдет, то возни с ним будет больше, чем с Прохоровым.

— Не думаю, я с ним говорил.

— Что-то у нас сегодня не ладится, — сказал, вставая с дивана, Виктор. — Пойду домой.

— Да, не ладится, — директор осторожно помешивал пуншик ложечкой. — У вас не ладится…

Прошло четыре дня. Речка не трогалась, правление молчало. За «Спутником» на пустых ящиках сидели четверо матросов, старпом, стар мех Краб и его помощник Юра. Из всех страховских кадров остались только двое: Краб да Моль. Остальных правление, чтоб освежить обстановку, рассовало по другим судам. Хотели и этих, но Краб упросил собрание: на пенсию ему скоро и уж последнюю-то путину на старом судне и со старым капитаном отработает.

А Моль так и сказал на собрании: «Или со Страхом, или из колхоза».

Из колхоза увольнять его не стали, колхоз уже второй год учит его на судоводителя — трехгодичные курсы, летом ребята шесть месяцев рыбачат, зимой столько же учатся.

Плохое настроение было у парней. Рабочий день кончился, но никто что-то не уходил.

— Теперь его не уговоришь, — рассудительно сказал Краб.

— Теперь все, — согласился со своим шефом Юра.

— Если Страх поднял чешую, — продолжал Краб, — ничего не поможет. И к бабке не ходить, не поможет.

— И все З-з-зануда кашу з-заварил, — сказал Вася-кок. Вася сильно заикался. Кстати, кличка Зануда, как окрестил его Чомба, к Геннадию прилипла моментально, и, кажется, надолго. — И ч-чего он на него вз-з-зъелся?

— Да есть за что, — улыбнулся Краб.

— А мощно он тогда его сапогом огрел? — засмеялся Моль.

— С-с-сапогом? — удивился Вася. — К-каким с-с-сапогом?

— В прошлом году мы пришли с моря, — продолжал Моль, — только привязались — вот он, Зануда. Коля на койке лежал, болел — мы тогда только сухой закон сняли. Ну, ясное дело, Зануда шуметь стал. Коля слушал, слушал, достал сапог из-под койки…

— Т-тогда ясно.

— А тут еще якорь-цепи эти, — поморщился Моль, — за день ведь отожгли. Только разговоров…

— Какие тебе там цепи, — поморщился Краб, — Сеня, — обратился он к другому матросу, который бегал недавно домой к Страху, — что он толком-то говорит?

— А там, Петрович, ничего не поймешь, — отозвался Семен, — несет, в общем, все начальство: в святителей, и в крестителей, и в Христову шапку… и даже в тот гвоздь, куда Христос шапку вешал.

— Кривой?

— Хоть выжми. Говорит, из колхоза ухожу, а вам, говорит, пусть дают нового капитана.

— От чума.

— Г-г-говорят, в Анапке она уже появилась. Г-г-говорят, тумгутумовцы и ударкинцы уже берут.

— Через недельку она навалится, — добавил Краб. — И к бабке не ходить, через недельку. Вот речка что-то в этом году…

— Петрович, — обратился к нему старпом, — а ведь без Страха мы план не возьмем.

— Не будет делов без Страха, — согласился Краб, — и к бабке не ходить, не будет.

— Не сработались же, — сказал Моль. — Первые недели две фестиваль будет, а не работа. А как в прошлом году мы шуровали, как шуровали! — Он оживился. — Если сами не возьмем, то зальемся у кого-нибудь. Всегда с рыбой. Помнишь, Петрович? Как к «Медному» в кошелек залетели?

— Было такое дело, — улыбнулся Краб.

— «Медный» кричит по рации: «Кому рыбы? Залегает, выпускаю». Мы подскакиваем, а там уже четыре сейнера налаживают свои садки. Страх кричит Гуталину: «Бери садок, прыгай в шлюпку!» Гуталин сел. Мы сначала ничего не поняли. А Страх вырубил полный ход и пошуровал мимо всех, и пошуровал. Потом вывернул корму — и бах шлюпку в невод к «Медному». Пока те ковырялись, Гуталин, он же шустрый, пришил уже свой садок. Только перепустил ее в садок, она и залегать в неводе стала. Те без рыбы, а мы под жвак.

— На это он мастер, — улыбнулся Краб.

— Петрович, — опять обратился Юра к своему шефу, — сколько вы в прошлом году пустырей потянули?

— Да будто девять, — отозвался Краб.

— Девять, — подтвердил Моль.

— Девять? — удивился Валька, он тоже из новеньких. Раньше Валька работал у другого капитана, самого суетливого и самого неудачливого во всем колхозе, по прозвищу Адмирал. Вальку перевели к Страхову решением комсомольского собрания, чтобы дисциплину улучшить. — А мы с Адмиралом в прошлом году каждый день по два таскали.

— Каждый день по два? — выкатил глаза Моль.

— А то и по три, — продолжал Валька, — то промажет, то ворота оставит, то на молодь зафинтилит. Замучил всех, уже разбегаться хотели.

— Нам молодь попадалась, если наводил кто-нибудь, — продолжал Моль, — а сами всегда крупную брали. Помнишь, Петрович, — он повернулся к Крабу, — как у Крещеных Огней метнули? Ты тогда еще не хотел.

— Мне Гуталина жалко было, — отозвался Краб. — За него боялся.

— Шторм шурует страшный! — Моль даже привстал с ящика. — Все с моря тикают, а Коля собрал нас и говорит: «Ну что, братцы? Метнем? Добрый косячок под нами». Мы молчим, страшно. Сейнер так и валяет, так и валяет, от снега ничего не видно. Свистит все… шапку не удержишь. «Как, Алексей Васильевич, — спросил Коля Гуталина, — усидишь в шлюпке?» — «Попробую», — говорит Гуталин.

Начались воспоминания. Вспоминали где, когда, как брали рыбу. Обычно такие экскурсы в прошлое бывают с долей хвастовства — какой же рыбак не преувеличит длину, например, когда-то пойманной рыбы? — или, чтоб посмеяться — тогда ворошат все «козочки», которые приключились. Сейчас вспоминали плаванья со Страхом просто, немного с грустью.

— Так, говорит, «не приду»? — переспросил Юра.

— Не приду, говорит, ни за что, — ответил Сеня.

Теперь все молчали. Пламя воспоминаний так же быстро погасло, как и вспыхнуло. На душах ребят тлел пепел несбывшихся надежд.