Николай Рыжих - Избранное

— Куда?

— Мы с Валентином к Адмиралу пойдем.

— А Юра?

— На «Бегун» уйдет, на ваш старый пароход, Яковлевич.

— А Петрович?

— П-п-Петрович — не знаю. Он говорит, что вы свинья, а не капитан. Б-р-росили всех.

— Да не свинья я, Вася, — жалко скривился Страх, — не свинья. — Он даже руку приложил к груди. — Никого я не бросал. Я же поругался с этим Занудой, а не с вами, ну?

— З-з-зануда нам рыбу ловить не будет.

— Ну да, это верно, — плаксиво оправдывался морской волчище перед салагой-первогодком, — но я же не хотел вам плохого. Не хотел вас обидеть.

— А м-м-мы и не об-б-бижаемся. — Картофельный клубень у Васи разлетелся пополам.

— Мало ли что бывает, Вася, — болезненно морщился Страх, — ты ж сам понимаешь…

Губы у Васи кривились, он кромсал не глядя картошку.

— Вася, — умоляюще продолжалы Страх, — иди найди ребят и скажи, чтоб вертались. Чтоб на судне были… вон уже все на сейнерах живут. Речка ведь может тронуться. Скажи им…

— И-и-и-и… — у Васи заело даже на гласном звуке, — и-и-и-есть! — наконец выстрелил он. Схватил шубу — и к двери. — А якорь ц-цепи мы уже п-погрузили, — кричал он, покачиваясь на сходнях, — еще в т-тот д-д-день.

— Да мы и без цепей рыбу поймаем, — продолжал Страх, — цепи… цепи… вот штука… цепи…

В этом году День рыбака — из дней рыбака день. Для Дранки — престольный праздник. Что там какой-то Новый год, когда в каждом доме рыбак, если не вся семья рыбацкая. Да колхоз и живет за счет рыбы, а за поселком на кладбище одна пятая часть могилок с якорями…

Он совпал с выборами нового председателя, Геннадия Семеновича — Василий Васильевич так и остался в Петропавловске, как увезли в последний раз. Отходился с шести часов утра по колхозу, отдумал свои непередуманные думы.

Выборы были, правда, не совсем гладкие. В колхозе, на месте, большинство проголосовало «против», но радиограммы с флота почти все пришли «за». Кандидатура прошла.

Подарки и премии на этот раз, как и всегда, впрочем, богатейшие: «Алмаз» и «Мегафон», загруженные аккордеонами, приемниками, свитерами, костюмами, электробритвами, отправились к месту промысла, «Бегун» весь в флагах обходил ставные невода. На его носу — тесновато, правда, — пристроился школьный оркестр, самодеятельность. День стоял тихий, солнечный и какой-то яркий и улыбающийся.

С промысла пришел — но лучше бы не приходил — «Спутник». Его, как передовое судно, отозвали с моря для участия в общеколхозном торжестве, а он в речке заряхался на мель. Такой позор! А ведь весь колхоз вывалил на берег «наших с моря встречать». Извечная рыбацкая традиция.

Когда новый председатель прибыл туда, Страх был под парами, да еще чешую поднял:

— Что ж, я на свой праздник не имею права расслабиться?

— Ты не имеешь права позорить колхоз, — сказал Геннадий.

— Ух ты-и-и! Коверкот.

— Передашь судно капитану «Бегуна». Сам пойдешь на его место.

Клуб в этот день глухо шумел. Как улей перед вечером, когда, довольные дневными трудами, обитатели его собрались все вместе.

«Как хорошо, — думал Ванька, слушая произносимые на сцене имена, наблюдая, как названные смущенно и в то же время гордо шли на сцену за грамотами и подарками, — почет-то людям… не зря живем».

— Нашему лучшему колхознику, добросовестному труженику и очень симпатичному парню, — хорошо поставленным голосом произносил новый председатель на сцене.

«Кого же это он так расписывает…» — подумал Ванька, а сердце вдруг захолонуло.

— …Ивану Евсеевичу Проскурину…

«…ничего себе!»

— …наш скромный подарок! — Геннадию принесли из-за кулис большой картонный ящик.

— Иван Евсеевич, где ты? Прошу сюда!

Плохо помнит Ванька, как вручали грамоту, как жали руку, что-то поздравительное говорили. Потом шел от сцены с этим ящиком — приемник «Рекорд», — под ногами ничего не видно, а вдруг зацепишься за ковер? И сидеть неловко, выше носа этот ящик.

— Ваня, — шепнула рядом сидевшая Мурашова и прижалась к его локтю, — поставь пока на проходе.

Ну а рыбачек, доярок, малярш, штукатурш, воспитательниц детского сада, птичниц, свинарок и учительниц какими только отрезами на платья, туфлями, капронами, часами да сережками не одарили! С Эгелем Айтаровым — его тоже от стада вертолет привез — произошла такая штука.

Назвали его фамилию. Он размашистой пастушьей походкой — хоть и старик, а бегает шустро — проковылял на сцену. Геннадий объявил, что он премируется домом.

— А где, однако, дом? — спросил старик.

В зале засмеялись.

— Любой выберешь на улице Гагарина, — Геннадий тоже смеялся.

Сюрпризом же всего вечера — Геннадий, конечно, придумал — было открытие доски Почета. Сначала думали, что это тоже подарок — стоит на сцене что-то большущее, укутанное простынями. Потом вынесли это в свободную от скамеек часть зала и под звуки оркестра сдернули простыни.

Мать честная! В левом верхнем углу величиной с тетрадочный лист — фотография. На ней Ванька: кепка козырьком назад, смахивает пот со лба. Улыбается, небритый — фотограф, зараза, даже веснушки вывел, — а глаза озорные, бесшабашные, подмигивают кому-то из-под руки. У Ваньки угли внутри занялись, как увидел. Ведь никогда и не думал, что такой симпатичный да… герой. Пусть даже на фото.

В правом верхнем углу другая, там береговой боцман Александр Ипатьевич Быков, почетный колхозник. Но разве сравнять с Ванькиной? Воротник у боцмановской рубахи кривой какой-то… и смотрит как через забор… «Комсомольцы, туды вашу растак!» Совсем не то.

Пришли домой. Мурашова все время искоса поглядывала на Ваньку, улыбалась про себя. Потом прижалась к нему и обняла.

— Я даже не представляла, что у меня муж такой красивый. Дай поцелую?

— А-ах! — равнодушно отмахнулся Ванька, подставляя щеку. А настроение было такое… будто кто-то в душе балалаечку тихо-тихо настраивал…

Шел дождь. Он шел тихо и собирался идти долго. Тундра и горы вдали были в серой мгле, того берега почти не видно. Речка побелела и бежала быстрее.

В нежилом доме на берегу реки спрятались от дождя дядя Саша Демидов и охотник Яшка Айтаров.

В доме нет мебели. Собственно, ничего нет, только печь да плита. В начале лета, когда колхозное стадо кочевало в этих местах, здесь жил пастух с женою и доярки. В одной из комнат располагался молочный склад. Но теперь стадо откочевало к Ивашкинскому увалу, пастух с доярками переселились в другой, точно такой же дом, а здесь теперь только бидоны. Пустые и с молоком. Полные трактор каждый день привозит от стада, забирает пустые. Такую же манипуляцию производит дядя Саша, только он курсирует по речке на моторной лодке от дома до колхоза.