Вячеслав Королев - В лесах Карелии

— Да ты не беспокойся, Александр Васильевич, — уже серьезным тоном прервал его Ковалев, — все будет в порядке. За это предложение вам пятерым весь коллектив леспромхоза в ноги должен поклониться. Мы, правда, не прикинули экономическую сторону этого дела...

Афонин, бегавший по кабинету, остановился точно вкопанный.

— Чего прикидывать? Чего прикидывать? — Он поднял вверх руки, словно собирался произнести какое-то заклинание. — Вы, Сергей Иванович, должны уметь не только делать и считать деньги, но и чувствовать их каждым нервом вашего существа. Тогда из вас выйдет настоящий хозяин. Постарайтесь, у вас это должно получиться.

— Ну, коли так, — подытожил директор, — собирай, Александр Васильевич, завтра после работы в мехцехе всех трактористов и сцепщиков, работающих на вывозке и маневрах. А я сегодня же переговорю с Поленовым, он нас поймет обязательно.

Выслушав директора, Поленов отрицательно замотал головой.

— Не согласен.

Ковалев скуксился в гримасе сожаления и некоторой обиды.

— Значит, я тебе плохо рассказал. Ты понимаешь...

— Отлично понимаю. Анархизм и беззаконие.

Ковалев, не меняя выражения лица, лениво махнул рукой в сторону Поленова.

— Этот, «анархизм» у тебя вроде... костыля. Опираешься на него кстати и некстати. Ты пойми, — посуровев и нахмурив брови, уже резко продолжал он, — ведь это не мое предложение! Ведь не я вылез с этой инициативой. Речь идет о том, поддержать или не поддержать инициативу самих рабочих!

— Зачем же тогда собрания в мехцехе и в четвертом поселке проводить? Зачем агитировать? Мотни им головой, что ты согласен, — и весь сказ, — хитро улыбаясь, проговорил Поленов.

— А парторганизация будет сбоку сидеть? Ее это не касается?

— Почему не касается, коммунисты будут работать так же, как и все другие рабочие.

— А авангардная роль партийной организации? — не скрывая ехидной улыбки, обрадованно спросил директор. Он понял, что Поленов попал в тупик.

Парторг на минутку замолчал. Потом встал с кресла и начал ходить по кабинету. Ковалев молча водил за ним взглядом.

— Ты же, Сергей Иванович, понимаешь, я не могу дать тебе санкцию нарушать трудовое законодательство, не могу. И не могу разрешить тебе терзать людей на такой тяжелой работе по двенадцать часов в сутки...

Ковалев тоже вскочил со стула.

— Ты меня просто не понял, — запальчиво заговорил он. — Я не за санкцией к тебе пришел. Не нужна мне санкция ни от тебя, ни от кого. Я хочу, чтобы ты меня своим нутром понял.

Он тяжело перевел дыхание, схватил Поленова за рукав, усадил его в кресло, а сам уселся на стул по другую сторону стола.

— Давай снова. Ты знаешь мое отношение к восьмичасовому рабочему дню на сезонных работах. Я это считаю недоразумением. Так считают и все работящие люди. Лодырь, конечно, совсем иное. Его идеал — деньги получать даром. Но мы не можем равняться на лодыря, мы должны слушать человека работящего. А он что говорит? — Директор привстал и, перегнувшись через стол, вплотную приблизился к лицу парторга. — Он говорит: не хочу я болтаться после работы восемь часов без дела, мне это ни к чему, дайте мне возможность заработать побольше, пока обстоятельства на производстве позволяют. Понял, парторг?

Ковалев снова уселся на свое место и, помолчав несколько секунд, продолжил:

— А ты его назад со своим трудовым законодательством тянешь. Дескать, нет, милый, изволь дома сидеть сложа руки и слушать воркотню своей жены, что денег в хозяйстве не хватает... А кроме того, парторг, у нас ведь две распутицы в году, два больших вынужденных простоя. Их сама природа диктует, никуда не денешься. Вот и отдохнем со спокойной душой!

— А ведь тебя зря директором назначили, — улыбаясь, проговорил Поленов. — Из тебя мог получиться хороший пропагандист, только вот от анархизма тебя вылечить бы...

— Значит, согласен? — обрадованно спросил директор.

— А переплаты прогрессивки?

— Чепуха, — пренебрежительно отмахнулся Ковалев. — Прибыли перекроют их в несколько раз.

— Но беззаконие-то остается? Ты же нарушаешь систему оплаты труда.

С полным убеждением в своей правоте Ковалев проговорил:

— Все, что дает пользу нашему Отечеству, — законно, что приносит ему вред — незаконно. Это раз. Второе — мы сегодня очень небогаты. Мы должны производить много больше, во всех отраслях. Ты, парторг, об этом крепко подумай.

Поленов молча смотрел своими большими голубыми глазами на директора. Была в них и задумчивость, и теплота, и небольшая толика растерянности.

— Ну что мне делать — сам не знаю. Который уже раз я вынужден поддерживать тебя в явно незаконных делах. Ведь моя обязанность — пресекать беззаконие, а я вместе с тобой всегда оказываюсь во главе этих дел. Чем все это кончится?

— Выполнением плана лесозаготовок, — ответил директор.

— А дисциплина, закон?

— Для умного, работящего, преданного нашему делу человека основной закон — его совесть. Ты, парторг, танцуй от этой печки, не ошибешся.

— Да ну тебя... Собрание-то когда в мехцехе проводить будем?

В мехцехе все прошло очень гладко. Собрание закончилось значительно раньше, чем предполагали директор с парторгом. После собрания Ковалев с Поленовым сразу же сели в санки, и директорская лошадь помчала их в четвертый поселок к рабочим, занятым погрузкой древесины на верхних складах.

И тут они споткнулись.

Как только Ковалев изложил существо вопроса, подчеркнув возможность хорошо заработать, большая часть рабочих, сидевших в сумерках барака за одним с начальством длинным столом, молча поднялась и стала расходиться.

Директор с парторгом понимали, что уговорить грузчиков работать по двенадцать часов будет значительно труднее, чем трактористов, и готовы были ко всему, но не к такому финалу. Они в первую минуту даже растерялись.

«Неужели провалится все дело? — подумал Ковалев. — Где я возьму грузчиков для дополнительной смены, если эти не согласятся?»

Стало до боли в сердце обидно, что ломается дело огромной важности, дело, которое должно решительно помочь леспромхозу покончить с отставанием.

Ковалев и Поленов беспомощно переглянулись. «Что делать?» — говорили глаза и того и другого.

— Вы что же так гостей встречаете? — полушутя обратился директор к рабочим. — Мы к вам с серьезным разговором приехали, а вам, видите ли, спать сразу захотелось...

— Пустой разговор, товарищ директор, — крикнул кто-то из темного угла.

— Почему пустой?

— Лошади на дерриках по двенадцать часов не выдержат.

«Вот так фунт! А нам это и в голову не пришло, — подумал Ковалев, вытирая взмокший лоб. — Вот уж воистину: век живи — век учись. Что же теперь?»