Вячеслав Королев - В лесах Карелии

Лошадь Кяркяйнена тихим шагом шла по волоку между рядами слегка окученных бревен и почти не останавливалась для того, чтобы трелевщик мог погрузить их на сани. Кроме тяжелых тюлек шпальника и очень толстых бревен, всю древесину на «панко-реги» Кяркяйнен грузил, не останавливая лошади. Вместо обычного аншпуга у него в руках был длинный железный крюк, которым он зацеплял бревно за один конец и бросал его на сани, а потом, когда лошадь продвигалась вперед на длину бревна, он закидывал другой конец бревна.

— Где он живет? — спросил Ковалев у Пешкова.

— У него свой дом у озера. Хорошо живет.

— Заедем к нему на обратном пути, надо с ним обстоятельно потолковать. Здесь дело не в одной физической силе...

Несчастье случилось, когда Ковалев с Пешковым собирались уже уходить с лесосеки и ехать в четвертый поселок.

В крайней делянке, недалеко от верхнего склада, валил лес вальщик Нефедов — невысокого роста, небольшой физической силы, но очень старательный. Родом он был из Брянской области. Приехал в Карелию по вербовке лет десять назад, здесь женился и остался навсегда.

Когда Ковалев с Пешковым подошли к нему, он валил нетолстую, но длинную и очень стройную сосну. Только на самой ее вершине красовалась небольшая остроконечная крона.

Увидев начальство, Нефедов остановился, выпрямился и, улыбаясь, стал вытирать с лица пот.

— Пили, пили, мы подождем, — сказал Пешков, памятуя замечание, сделанное директором у Кости Чистикова.

Нефедов снова согнулся и стал торопливо допиливать дерево. Эта торопливость и испортила все дело.

Полотно пилы вдруг оказалось на обратной от Нефедова стороне дерева. Вальщик перепилил его насквозь. Выдернуть пилу в таком положении абсолютно невозможно. А сосна, будучи насквозь перепиленной, получила возможность падать куда ей заблагорассудится. Подруб не имел уже никакого значения.

Нефедов бросил пилу и, крикнув начальству: «Берегись!» — отскочил на десяток шагов вправо.

Сосна стала медленно поворачиваться, стоя на пне, как бы раздумывая, куда ей упасть. Потекли — в жуткой тишине — смертельно опасные секунды.

Ковалев с Пешковым бросились влево и впились глазами в вершину сосны. Угадать, куда она сейчас пойдет, было вопросом жизни или смерти.

Сосна немного постояла, чуточку повернулась вокруг своей оси, потом соскочила с пня и начала валиться в сторону начальства.

— Убьет! — не столько заорал, сколько завизжал

Нефедов. Лицо его посинело от страха и вытянулось. Сам он приподнялся на цыпочки, словно желая увидеть, как люди будут раздавлены в лепешку.

Позади директора и Пешкова, между двух больших елей, немного в стороне от них, росла сильно наклоненная толстая береза. На эту березу и грянула падающая сосна. Всю верхнюю часть ее мгновенно бросило влево, ствол прошел над головами в двух метрах. Но комлем сосна задела за пень и согнулась, как гигантская рессора. Через мгновение комель перескочил через державший его пень, рессора распрямилась, и вся нижняя половина ствола метнулась вправо — к Нефедову.

Сначала из-за облака снежной пыли не было видно ничего. Но уже через десяток секунд стало ясно, что Нефедова там, где он стоял, нет.

Директор с Пешковым бросились к нему. Нефедов лежал в нескольких метрах от сосны. Вместо головы на его плечах было нечто бесформенное, страшное, безнадежное...

Директору леспромхоза ежедневно приходится решать сотни вопросов, на первый взгляд не имеющих прямого отношения к производству. Родился малыш или умерла старая бабка, холодно в школе или не хватает коек в больнице, женятся или разводятся, какой-то Иван побил свою Марью — во все это должен вникнуть директор. Он должен помочь, посоветовать, решить.

Директор знает, что без решения этих вопросов не будет никаких кубометров. Поэтому он относится к быту так же серьезно, как к вербовке рабочей силы, к выклянчиванию в тресте дополнительных тракторов, сена и запчастей, к своевременному получению горючего и смазочного.

Ковалев очень крепко спрашивал с подчиненных за работу, но когда к нему приходили с личными вопросами, старался помочь всем, чем мог. И люди от него уходили в большинстве случаев удовлетворенными, довольными, а сам он чувствовал себя счастливым, если ему удавалось сделать добро для хорошего работника.

А сегодня директор чуть не оказался выброшенным из седла...

Утром, в самом начале рабочего дня, в его кабинет вошел плановик Корнилов.

«Опять эта большая лягушка, — подумал Ковалев, до сих пор не сумевший привыкнуть в нему. — Какой-то он скользкий. И липкий. Говорит с начальством — согласен всегда по всем пунктам. Противно даже. С другими разговаривает — пристанет, как пиявка, не оторвешь, пока не насосется».

Сегодня на лице Корнилова была какая-то смесь радости с деланной печалью, ехидства — с вымученным состраданием.

Переминаясь с ноги на ногу у дверей, он начал:

— Сергей Иванович, прошу, конечно, извинения... но, видите ли, какая получается вещь... я не знаю, как это правильнее назвать...

— Корнилов, почему вы вечно начинаете от Адама? Недомолвки какие-то! Я давно собираюсь просить вас научиться говорить просто, коротко и конкретно. Идите сюда, показывайте ваши бумаги.

— Видите ли... — опять заявил плановик, — бумаг у меня никаких нет. Я пришел доложить, что... как бы это сказать... главбуха Афонина нет на работе.

— Заболел, что ли?

— Видите ли, Сергей Иванович... — рот Корнилова расплылся в дурацкой улыбке почти до самых ушей.

Директора наконец взорвало. Стало невыносимо смотреть на его расплывшуюся физиономию, на этот противный рот.

— Что вы затвердили, Корнилов, «видите ли, видите ли»? — повысил он голос. — Говорите прямо, с чем вы ко мне явились!

— Афонин не вышел на работу потому, что он дома лежит пьяный! — единым духом выпалил плановик.

Это был удар обухом по лбу. Ковалева отбросило на спинку кресла. Он дико уставился на Корнилова. Плановик побледнел, улыбки на его лице словно не бывало.

«Афонин пьяный... Не вышел на работу... Ошибки не может быть, иначе этот человек никогда не посмел бы явиться ко мне с таким сообщением».

Директор представил весь ужас создавшегося положения: опоздание на работу на двадцать минут уже считалось прогулом. За укрывательство прогульщика — тоже большая ответственность, не говоря уже о немедленном отстранении от работы, несмотря на занимаемый пост. Таков закон. За его неукоснительным исполнением строго наблюдают партийные, советские, профсоюзные органы. А еще прокуратура и госконтроль.

А Корнилов, уловив растерянность на лице директора, расхрабрился, подошел вплотную к столу и начал нашептывать, как заговорщик единомышленнику: