Григорий Терещенко - Медсанбат

— Полуторку в сторону. Вы переходите в мое распоряжение. Будем отбирать автомашины.

— Есть! — ответил Фролов.

К лейтенанту двинулась целая толпа водителей.

— Возьмите меня, товарищ лейтенант. Не пожалеете!

— Давно водителем работаете?

— Как на ноги стал, так и за баранку вцепился.

— Как фамилия?

— Копейкин, Иван.

Глаза у парня светло-карие, круглые, бесшабашно-веселые. Волосы темно-русые. «С этим придется повозиться».

— И меня...

Перед ним стоял совсем мальчик, розовый румянец во все щеки, серые глаза.

— У моей двигатель новенький.

— Фамилия?

— Фирсанов Петр Васильевич.

— Судаков, — представился средних лет мужчина.— Не смотрите, что у моей кузов ободран, зато мотор — зверь!

— У моей тоже мотор новый, — проталкиваясь к лейтенанту, сказал паренек. — Запишите мою. Водитель Агеев...

— К машинам! — закричал военком. — Здесь не ярмарка! Ишь ты, их всех в медсанбат потянуло!

Только один, с виду довольно пожилой мужчина не бросился к машине, а обратился к Шевченко:

— Моя фамилия Куваев. Механиком в гараже работал. Может, возьмете? Я и запчастей с собой прихватил. На фронт ведь едем. — И ушел, словно обиженный, так как ему показалось, что лейтенант совсем не отреагировал на его слова. Шевченко посмотрел Куваеву вслед: ноги косолапые, малорослый, голова как-то неловко в плечи вросла, будто и шеи нет. Только плечи широкие.

«Лет под пятьдесят, — прикинул Шевченко. — Староват для фронта. Но придется взять, как же мне без автомеханика. Хотя, правда, механик и не положен. Этот водитель должен с поля боя раненых возить. Его бы санитаром оформить. А работает пусть механиком. Хотя так тоже не получится. Санитар сопровождает раненых. И все-таки Куваева я возьму, коль мне предоставлено право выбора».

К вечеру колонна из девятнадцати полуторок прибыла в лагеря. Одну машину почти полпути тащили на буксире. Подъезжая, Шевченко вспомнил просьбу Шубиной: «Едете в город, зайдите к тетке, возьмите мне красок», — попросила она. В сутолоке он так и не смог выполнить просьбу. Сначала думал зайти после приема автомашин. А получив полуторки, просто забыл. Но если бы и вспомнил, то как бы это выглядело: всей колонне пришлось бы его ждать.

К машинам высыпали врачи, медсестры, санитарки. Все возбуждены: теперь батальон на колесах. Подошла и Широкая. Глаза блестят.

— Ну, теперь, лейтенант, вам не до нас, есть с кем возиться! Да и не подчиненные мы вам больше. Все, теперь на равных!

— Вот закатит лейтенант тебе юбку да всыплет горячих, — шепотом сказал Уралов, — тогда узнаешь, кто кому подчинен!

— Че? Этой расправы я не боюсь, — в самое ухо Уралову ответила Широкая.

«А Широкая в своем амплуа», — подумал Павел Шевченко.

Невесело было на душе у лейтенанта: кто будет ремонтировать машины? Неужели там, в Генштабе, где составляли штатное расписание, не представляют, что такое двадцать одна машина без ремонтных средств? Единственное, что спасало как-то положение, — это то, что машины прибыли с водителями. И каждый понимал, что едет не к теще на блины, а на фронт. И ключи, и свечи, ниппели прихватили и еще кое-что из запасных частей.

Исполняющий обязанности командира батальона был недоволен:

— Зачем эту рухлядь прихватил? Ты что, ее на буксире и на фронт потащишь? Надо было отказаться. Лучше некомплект, чем такое барахло. Не мог додуматься до этого?

— Если бы я не получил этих, — объяснял Шевченко, — взвод остался бы в некомплекте. Машин больше нет, попытаемся эти отремонтировать. Мотор застучал уже в дороге. Водители ко мне: у того кольца остались дома, а тот забыл коленвал, тот пару покрышек, только, мол, отпустите, ведь недалеко ехать.

— Лучше некомплект, чем такое барахло! — на высоком тоне заключил Травинский.

— Что поделаешь, отказала какая-нибудь деталь — и мертва машина.

— Ну, это уж не мое дело, и я знать ничего не знаю! Все машины должны быть на ходу!

Куваев открыл капот неисправной машины, завел ее, взял в рот соломинку и стал водить по блоку цилиндров.

— Третий поршень заело, товарищ лейтенант, — твердо определил он. — За день оздоровим, будет бегать. А для той ось надо искать.

Это как-то успокаивало.

Подошла Наталья Трикоз. Она была в форме, туго подпоясанная ремнем. Пилотку сняла, держала в левой руке.

— Теперь, наверное, до Украины доедем, — сказала она и улыбнулась.

— До самого Берлина, товарищ ефрейтор Трикоз!

— А откуда? — это Людмила Лебедь. — Я хочу спросить, где старт?

«Смотри, разговорились. Что значит — вышли из подчинения».

— И погоним! От Москвы погоним!

— Значит, от Москвы будем гнать немца, товарищ лейтенант? — В голосе он почувствовал не только радость, но и горечь.

— С завтрашнего дня начнет работать кружок по изучению автодела. Милости прошу. Для личного состава взвода посещение занятий обязательно. А для других по желанию.

— О, это интересно! — воскликнула Анка Широкая. — Это не по-пластунски ползать.

— По-пластунски ползать на войне тоже надо уметь, товарищ Широкая, — отрезал Шевченко.

— И водить автомашины будем? — спросила Трикоз.

— Все будет зависеть от вашего старания.

— А я уже пробовала водить, — похвасталась Наталья. — Мне брат доверял баранку.

— А с водителями тоже будете полевые занятия проводить? — снова спрашивает Широкая.

— А как же. И без скидок, как с вами.

— Не завидую я хлопцам.

Лейтенант увидел Шубину, которая стояла поодаль. Она была серьезной, и такой разговор ей не нравился. Шевченко подошел к ней.

— Я вашу просьбу не смог выполнить, — произнес тихо. — Замотался с автомашинами... Вы уж извините...

— А я на вас надеялась, — обиженно сказала Аленка.

— Я обещаю вам, обязательно привезу краски, мне ведь еще придется бывать в городе.

Аленка не проронила больше ни слова. Было видно, что она обиделась.

— Почему Шубина обиделась? — спросил лейтенанта Уралов.

— Просила привезти краски... — и замолчал.

— А-а...

Осеннее солнце скрылось где-то за лесом.

Известие о том, что соседняя стрелковая дивизия грузится на фронт, принес в командирскую землянку Уралов.

— Теперь за нами очередь, — сказал он.

— С тремя винтовками на батальон?! — удивился Варфоломеев.

— Их дивизия, по-видимому, вооружена лучше нас, — вмешался в разговор Шевченко.

— Точно так же, как и наша, — ответил Уралов. — Как вы выражаетесь — три винтовки на батальон.

— Не может быть?!

— Все может, — сказал Горяинов, расставляя на шахматной доске фигуры. — Удивляться сейчас чему-то не приходится.

Горяинов участвовал в финской кампании. Весь их пятый курс послали на Карельский перешеек. И они, без одного семестра врачи, оперировали и перевязывали, накладывали шипы, мерзли и погибали. Он-то знает, что такое война. На войне много неожиданностей, много непонятного и страшного.