Лилли Промет - Девушки с неба

— Но тебе все-таки лучше?

— Хороший он доктор. Умный человек, — хвалил Популус. — Без него давно бы я уже ноги протянул.

— И бородой ты оброс…

Тильде исподтишка разглядывала пестрые заплатки на одежде старика.

— Одежда у тебя тоже вся рваная.

— Я ее зашиваю, — оправдывался Популус. — Одна добрая фея иногда помогает.

— Это что за фея?

— Ксения. Сестра из больницы. Она тоже из Эстонии. Русская. Каждый вечер приходит сюда, делает мне парафиновые компрессы. Перчатки подарила. Доброе у нее сердце.

— Ты попроси, чтоб дали зарплату, — сказала Тильде, но Популус покачал головой.

Когда Еэва привела сюда больного Популуса, Фатыхов лечил его три недели, а потом выписал.

— Мест нет. Все палаты полны раненых.

Так оно и было. Доктор был прав. Огорченный Популус отдал санитаркам серый больничный халат, белье и получил обратно свою одежду.

— Куда же мне идти? — сказал он.

Врач подумал немного, и Популус сам попросил оставить его жить в каморке за прачечной, пока не найдется что-нибудь получше. Врач согласился, и теперь Рууди трижды в день получал из больничной кухни суп или пшенную кашу.

— Только с табаком плохо, — жаловался Популус. — Сестра Ксения изредка приносит, а иногда больные дают.

Тильде развязала свой узелок, и Популус засмеялся от радости. «Болезнь отступила, но какой ценой», — думала подавленная Тильде. Популусу было немного за пятьдесят, а он выглядел дряхлым стариком.

Тильде вспомнилось одно бледное зимнее утро. Снег поскрипывал под ногами. В этот день они переселялись в Новый Такмак. Тильде тащила сани, Еэва шла рядом. Тильде остановилась передохнуть и посмотрела назад. Ворота были распахнуты. В окне виднелось прижатое к стеклу заросшее щетиной лицо. Больной Популус смотрел им вслед. Было жестоко вот так оставлять его и Еэву. Но ведь Тильде сделала это из-за Кристины. Воспоминание до сих пор мучило Тильде…

Тильде вспомнилось еще, как прошлым летом они пошли все вместе, Еэва, Йемель, Популус и она с Кристиной к Пярье и Ханнесу в гости. Тогда она не имела понятия, как это было прекрасно.

Вспомнилось, как Популус чинил им обувь. Долго разглядывал башмак и в конце концов объявлял: «Поставим рубчики, будут опять как новые».

Он говорил это даже в тех случаях, когда совершенно невозможно было поставить рубчики, обувь давно уже состояла из одних только рубчиков.

Популус вышел во двор проводить Тильде.

— Рууди…

— Что?

Тильде искала утешительных слов.

— Когда сможешь, приходи к нам, я тебе одежду починю.

Но Популус влюбленно глядел в сторону.

— Вот идет моя фея, — сказал он.

— Эта?

По протоптанной в снегу тропинке торопилась маленькая смуглая женщина в наброшенном на плечи пальто, в белом чепчике на темных волосах.

— Как ее зовут? Ксения?

— Так, да.

— Белобородова? — взволнованно спросила Тильде и положила руку на сердце.

— Да.

— Я ее знаю! — радостно воскликнула Тильде. — Я ее очень хорошо знаю!

Старик пошел обратно в комнату, а Тильде по узкой тропке заторопилась вслед его «фее».

— Киска! — окликнула Тильде.

Сестра остановилась.

— Это ты, Киска? Разве ты не узнаешь меня?

— Простите, — извинилась сестра, — я вас не знаю.

— Неужели я так изменилась? Посмотри внимательно!

— Я вас не знаю.

— Я ведь Тильде. Тильде Лаев.

Сестра покачала головой. Тильде обиженно отвела взгляд и сказала с горечью:

— Ты меня не помнишь?

— Вы ошибаетесь, — сказала сестра холодно. — Вы меня с кем-то путаете.

— Нет, Киска, не путаю, — покачала головой Тильде, повернулась и пошла тяжелым шагом к воротам больницы.

Кристина удивлялась: чего мама так переживает?

— А может быть, ты все-таки ошиблась, мама?

Нет, нет. Ксения Белобородова, которую Тильде знала еще ребенком, почти не изменилась, хотя ей, наверное, было уже около тридцати. Все такое же желтоватое лицо, упрямые волосы, ямочки на щеках, тонкие губы, низкий лоб, темные сердитые брови и светлые глаза. Она осталась такой же маленькой и коротконогой, как в четырнадцать лет.

Тильде отчетливо помнила, как Ксения, опустив глаза, стояла на пороге их кухни и ждала, пока Тильде позовет ее есть. Иногда она приходила с двухлитровой жестяной банкой попросить супа, а однажды она долго стояла в дверях кухни, ковыряла большим пальцем босой ноги выбоину в полу и просила:

— Тетя Тильде, дайте, пожалуйста, две папиросы.

— Курево? Деточка, что ты с ним делаешь? — изумилась Тильде.

— Отнесу маме и папе, — сказала девочка едва слышно.

Когда ей не удавалось выпросить курева у жильцов, она шла на улицу и выпрашивала у прохожих.

Киске нравилось ходить к Тильде. Она любила следить, как хозяйничала Тильде, и училась всему с особым рвением. Однажды она сделала из лоскута носовой платок и на этом, первом сделанном собственными руками платке вышила инициалы «К. Б.» — Ксения Белобородова. Обо всех своих детских заботах и огорчениях девочка рассказывала Тильде и получала всю поношенную одежду. А теперь Киска не захотела узнать Тильде.

Кристина не решалась сказать матери, что она об этом думает, а она думала: почему человек считает, что его добрые дела люди должны помнить до конца жизни? Что это за доброе дело, если его заносят в какой-то счет? Лиили, кажется, до сих пор не знает, кто послал сушеные фрукты больной Трине. Когда она спросила у Татьяны, та ответила: «Люди. Не все ли равно кто».

Какое-то смутное воспоминание всплыло в ее памяти. Это было прошлым летом. Из окна больницы Кристина видела, как по траве шла небольшого роста сестра в белом халате, она была похожа на Киску Белобородову. Кристина еще подумала: «Что стало с этой девочкой? Может быть, до сих пор нищенствует?»

Значит, это все-таки была Киска.

Кристина проверяла тетради, в доме не было никого, кроме них с матерью. Хозяйка Фатима отправилась в гости на целых три дня, хотя подруга ее жила тут же, рядом с лавкой.

— Что делать в гостях трое суток? — спросила Тильде.

— Молиться пойду.

Ее сын Ахмет был влюблен в учительницу Юлию, ту самую, которая вместе с Лутсаром, Бетти Барбой и Аминой Абаевой прибыла в деревню. Никто не знал, что думать про взаимную привязанность учительницы и сына Фатимы. Юлия была замужем, и Ахмет был на три года моложе ее. Еще ребенок. Всего семнадцать лет.

Лутсар бывал дома еще меньше, чем Ахмет, — он говорил, что ходит к Ситска… Нетрудно было догадаться, куда он ходил на самом деле — этим хвасталась Анька за стойкой в столовой. Когда Тильде рассказывала Кристине, что она слышала о Лутсаре, девушка затыкала уши.

— Оставь, оставь! Я не хочу слушать!

Она не хотела слышать о Лутсаре ничего плохого, даже если это было правдой. Вообще она старалась не думать о Лутсаре, и все-таки думала, думала тысячу раз в день. Как деловито поднялся Лутсар тогда в окопе, как укоризненно посмотрел на нее, надел перчатки… Вспоминая об этом, Кристина не знала, куда деваться от стыда.