Лилли Промет - Девушки с неба

Киске жизнь в бедной вдовьей комнате казалась счастливым сном. Только кровать — Кискина великая мечта — так и осталась мечтой: они с братом спали на полу, на соломенном матраце, но на простыне. Иногда по ночам Киска просыпалась и жадно вдыхала запах свежего белья.

Киске везло — ее повысили из судомойки в уборщицы, от счастья у нее кружилась голова, словно ее назначили главным врачом. Старшая сестра, девица Фальк, которой никто не приходился по нраву, стала покровительствовать маленькой трудолюбивой девушке.

Девица Фальк была грозой больницы, ее незаменимой сотрудницей. Она никогда не ошибалась, ничего не забывала, не засыпала на ночном дежурстве, не отходила от больного прежде чем видела, что он проглотил лекарство. Она вынюхивала, выслеживала, подозревала и проверяла всех. Киска застывала словно в параличе, когда старшая сестра смотрела на нее во время работы: девица Фальк проверяла каждый вымытый уголок под шкафами и тумбочками. Киска приходила в себя, когда тонкие как щепки ноги в черных высоких ботинках исчезали в глубине коридора. Однажды старшая сестра вызвала Киску в дежурную комнату и долго рассматривала ее усталыми глазами навыкате.

«Выгонит», — думала Киска, застыв от ужаса. Но уже со следующего утра она стала работать в терапевтическом отделении помощницей старшей сестры Фальк. Зарплата была больше, работа рабская. Целый день Ксения вертелась как вентилятор, кипятила шприцы, бегала между палатами и лабораторией, терла, мыла и убирала. И старшая сестра проверяла, приказывала, бранила, никогда не хвалила, но и не выгоняла — очевидно, была довольна.

Но будущее вызывало у Киски беспокойство, тревогу. В последнее время мать все чаще навещала ее. Княгиня заметно изменилась, не то чтоб постарела, но увяла. Она плакала, жаловалась на свою жизнь, но ни разу не взглянула на Моську, который боязливо ее рассматривал.

Киска жалела мать, эту опустившуюся женщину с дрожащими руками.

— Ты пьешь? — ужаснулась она.

Таисия втянула голову в плечи и пожаловалась, что князь тратит свои выигрыши на любовницу. «Ей шестнадцать лет», — покорно вздыхала Таисия.

Княгине нужны были деньги. Киска дала. Раз, другой. Но потом, когда у нее ничего не было, мать подняла шум и грозилась пожаловаться в газеты.

— Пусть весь мир читает, какая ты безжалостная! — вопила она, но ударить не осмелилась.

Эрна Гольдинг, которая никогда не вмешивалась в чужие дела, поднялась от своей работы, отодвинула коробки и вышла из-за стола. Она схватила княгиню за руку и открыла дверь. Потом вернулась обратно к своим коробкам и, тяжело дыша, продолжала работу.

Обычно Киска приходила с работы грустная.

— Иди погуляй, сходи в кино, развлекись, — заставляла Эрна Гольдинг. Но девушка качала головой:

— Дома, в своей семье, лучше всего.

Вдову эти слова растрогали, и на следующий вечер Киску ждал пахучий кофе и развесная булка с изюмом.

— Что у вас за праздник? — удивилась Киска.

Они сидели втроем за столом. Семья!

Но радость и горе — близнецы. Неприятности начались утром…

Таисия пришла в больницу и попросила вызвать дочь. Покорная Киска отдала матери все имевшиеся у нее деньги и дрожала от одной мысли, что мать может пожаловаться старшей сестре. Киска уважала старшую сестру и восхищалась ею, хотя девица Фальк относилась к своим коллегам презрительно. Она ненавидела их человеческие слабости, их веселость, их короткие романы с докторами. Только больные были для девицы Фальк святы, потому что они нуждались в ее любви и заботе. Именно поэтому она нравилась Киске.

— Чем вы занимаетесь в свободное время? — неожиданно спросила девица Фальк.

Киска не знала, что сказать, — у нее не бывало свободного времени. Она стирала белье, штопала, гладила, помогала Эрне клеить коробки, шила одежду для Миши. Ребенок заметно поправился и неожиданно превратился в красивого курчавого мальчишку — таких Киска видела на старинных картинах.

У Киски не было свободного времени, и она молчала. Она не знала, о чем думает девица Фальк, а то бы она нашла какую-нибудь приличную отговорку. И теперь по вечерам Ксения ходила домой к старшей сестре молиться, это угнетало ее. До сих пор Киска никогда не слышала молитв. Девица Фальк молилась, а глаза Киски шныряли по темным углам комнаты: она боялась. Сейчас что-то страшное выскочит из-за шкафа, набросится на нее, удушит и утащит в темноту.

Девица Фальк искренне полюбила Киску. И потому девушке пришлось много вечеров просидеть в ее большой комнате с высокими окнами, которые изнутри были закрыты ставнями.

Это была аскетическая комната — только кровать, стол, шкаф и пара стульев. Над кроватью, в овале картины, Иисус молился в Гефсиманском саду, другие картины изображали тайную вечерю и Спасителя на кресте, а на черном картоне вышиты серебром строчки из Библии: «И все, что вы просите в молитвах своих, вы обретете, веруя».

— Это правда? — спросила Киска.

Девица Фальк кивнула:

— Да. Если Он так захочет, только тогда.

Девица Фальк готовила Киску в секту.

Матушка Гольдинг, которая время от времени сама советовала Киске пойти «проветриться», рассердилась на ее частые отлучки. Киска вынуждена была сказать правду. Эрна Гольдинг клеила коробки и слушала.

— Да… Да… — сказала она с непоколебимым спокойствием многоопытного человека. — Знаешь что, не ходи!

— Тогда она меня выгонит!

Сквозь слезы Киска смотрела на ловко работающие пальцы Эрны Гольдинг.

— Что ж теперь делать?

— Скажи ей, что ты больше не придешь.

— А тогда?

— Ничего. Перебьемся.

Киска не успела сказать старшей сестре, что она больше не придет к ней молиться и не вступит в секту. Старшая сестра лежала больная в отделении третьего класса, где за небольшую плату лечили небогатых людей. Она лежала неподвижно, с плотно сжатым ртом, не принимала пищи и готовилась к смерти. Она не разрешила себя оперировать — не дай бог, чтобы до ее тела дотронулись мужские руки.

Девица лежала прямая, как труп, со скрещенными на груди руками. Киска впервые видела ее без чепца, без голубого полосатого платья, без передника и без высокого, до ушей, крахмального воротника. Впервые Киска увидела, что у нее серые редкие волосы и маленькая голова.

Все достоинство и важность придавал ей торжественно-белый чепец.

И Ксении вспомнилась пометка на полях молитвенника девицы Фальк: «Все считают меня гадким утенком, а в действительности я лебедь, белая гордая лебедь из сказки Андерсена».

Теперь старшая сестра выглядела жалкой и убогой, и Киска хотела сказать ей что-нибудь особенно нежное. «Она тоже несчастный человек», — думала Киска.

Все-таки девицу Фальк оперировали. Она поправилась. Но душевные муки терзали ее, и, вместо того чтобы появиться на работе, она взяла отпуск, впервые за двадцать лет работы в больнице… Она уехала куда-то на две недели, чтобы собраться с силами и поговорить с Ним. Так она объявила Киске.