Лилли Промет - Девушки с неба

Стол накрыт. Свен схватил ломтик мяса, это было очень вкусно, и стал с пением одеваться. Дважды заглядывала в комнату Еэва, и Лутсар бросался к ней.

— Ешь, не жди меня, — сказала Еэва, входя с чайником.

— А ты?

— Мне сейчас некогда.

— Я скоро уйду, — предупредил Лутсар, садясь за стол. — Я должен идти в военкомат. И до обеда еще надо выехать обратно. Так что я не знаю, увидимся ли мы сегодня.

Он жевал тщательно и с удовольствием. Толстым слоем мазал на хлеб масло и осторожно прихлебывал горячий чай.

— Что ты возишься, побудь немножко со мной, — ворчал он.

— Не могу, — уклонилась Еэва. — Мы ждем врачебную комиссию.

Лутсар вытер губы носовым платком, по-супружески поцеловал Еэву в щеку и начал застегивать френч.

— Еэва, ты не забыла, о чем я тебя просил?

Еэва кивнула, и Лутсар сжал ее руку выше локтя.

— Ну, когда ты пришлешь? Деньги нужны срочно.

— У меня нет денег, — сказала Еэва, глядя мимо него.

Лутсар повернулся потрясенный.

— Достань!

— Не могу!

— Ты можешь, если захочешь.

Еэва упрямо поглядела в сторону.

— Я не хочу.

— Не хочешь? — помрачнев, спросил Лутсар. Он понял. — Ладно, — сказал он с нехорошей усмешкой. — Пусть будет так. — Он надел шинель, пошарил в кармане, нашел портсигар, открыл и, притворяясь беззаботным, сунул папиросу в рот.

Уже взявшись за дверную ручку, он помедлил, но женщина неподвижно стояла, отвернувшись к окну.

— Я пошел, — объявил Лутсар.

— Да, — тихо ответила Еэва.

Хлопнула дверь. Еэва посмотрела в окно. Лутсар энергично шагал, закрывая мерзнувшие уши сине-белой пестрой варежкой. Великая любовь Еэвы… И Еэва протаяла в замерзшем окне глазок, чтобы лучше и дольше его видеть.

Потом она вытерла глаза, вылила грязную воду из тазика, поправила постель и убрала со стола.

Прибыла комиссия.

Детей взвешивали, они вертелись, ожидая очереди, стояли в одних трусиках, голенькие, давали себя выслушивать и выстукивать и послушно высовывали языки. Комиссия проверяла чистоту, потом детскую одежду, постельное белье, полы, кухню.

Повариха Дуся с красным лицом сердито топталась у плиты. Она была обижена. Вокруг нее все сверкало и сияло. А ее заставили показать личное белье, донышки кастрюль и сковородок, кухонные полотенца. Ее!

Еэва требовала для детей витаминов, рыбьего жира, сделалась раздражительной и злой. Районный врач тоже злился и раздражался, кричал, что детский дом Еэвы не единственный в районе. Но, уходя, он растроганно посмотрел Еэве в глаза.

— Никаких струпьев. Ни одной вши. Ни одного прыщика. Цинги, отощания. Я отлично помню, какими их сюда привезли. Да. С гнойными, воспаленными глазами, с расчесанной до крови кожей, с нарывами. Благодарю вас, — сказал районный врач и низко поклонился Еэве.

Когда гости уехали, усталая Еэва пошла в свою комнату. Глазок, который она так недавно протаяла в замерзшем окне, уже затянулся. «Уже? — думала Еэва с горечью. — Так быстро».

Еэва сидела перед зеркалом и перебирала волосы — седина. Она строго и с любопытством рассматривала себя. Изучала морщины на высоком круглом лбу, вокруг рта и носа, глубокие борозды на шее.

«Видно, так суждено», — подумала Еэва. Она почувствовала облегчение и покорно улыбнулась.

Первый тяжелый военный год подходил к концу. Шли последние дни декабря. Казалось, что с тех пор, когда люди еще жили мирно, прошла целая вечность. Дети превратились в рано созревших подростков, и с лиц подростков смотрела все понимающая зрелость.

Под черным небом шли против ветра Тильде и Кристина. Шли за топливом в степь — принести полыни. Они проваливались в глубокий снег, пытаясь наломать побольше длинных хрупких стеблей. Прибрежную ложбину покрывал обманчиво глубокий снег, и заснеженные ямы тихо ждали. Тильде беспокоилась за дочь: та шагала и шагала рядом, безразличная и одинокая.

— Ты устала? — спросила Тильде.

— Нет, — ответила Кристина.

Они нагибались над каждым стеблем, и стебли ломались с треском, без сопротивления, легко и просто.

Сгибаясь под большими вязанками, женщины повернули обратно. Над полями остались холодные облака, впереди, на границе неба и земли, занималось начало нового дня.

Кристина остановилась.

— Ты устала? — спросила Тильде.

— Нет, — ответила Кристина и зашагала дальше.

Их голоса разносились далеко. Свет пробивался сквозь облака. Светало.

— Смотри, — сказала девушка, — какая заря!

С вязанкой на спине Кристина стояла, глядя, как, окрашенный золотом и пурпуром, мощно загорался день.

Надо было торопиться, чтобы успеть в школу к первому уроку. Кристина откинула волосы с глаз и почувствовала под ногами твердую, наезженную дорогу. Деревня, ставшая родной, показалась вдали.

— Вот мы и дома, — сказала Тильде.

— Да, — обрадовалась Кристина.

Ветер толкал в спину. Дружно дымили трубы. Это утро начиналось многообещающе и прекрасно.

В воротах они встретились с директором Салимовым — он уже давно не улыбался так радостно. И что это за утро, такое звенящее!

— Что, топливо уже кончилось? — удивился директор.

— Еще нет, — покачала головой Тильде. — Но ведь нельзя ждать, пока совсем кончится.

Директор был с этим согласен.

— Потерпите, — утешал Салимов. — Все когда-нибудь кончается. Война тоже.

Тильде поправила вязанку на плече, и к ногам посыпались стебли. Тильде посмотрела на них, вздохнула и сказала:

— Это будет самый счастливый день в моей жизни.

Кристина не вмешивалась в их разговор. Оставить их и уйти или подождать? Салимов не всегда такой разговорчивый — может быть, он знает что-нибудь более важное, чем то, что уже сказал? Так и было. Салимов возвращался из сельсовета с последними сообщениями Информбюро.

— Наши войска в Крыму. Освобождена Керченская крепость.

Тильде ничего не знала о Керченской крепости. Должно быть, это еще очень далеко от Эстонии… Но Салимов прибавил, что в течение последних десяти дней от фашистов освобождено более трехсот населенных пунктов. Если так и дальше пойдет…

Это были хорошие новости. Это были очень хорошие новости!

Да, если так… На глазах у Тильде выступили слезы. Она ничего не знала ни о далекой крепости, ни о населенных пунктах, о которых говорил Салимов, но она знала, что победа не приходит просто так, что каждая пядь земли освобождена ценой человеческой крови.

Вдоль длинной деревенской улицы шла Татьяна в своей собольей шубе. На плече коромысло с двумя ведрами. Салимов, заметив ее, сразу повернулся, чтобы уйти. Наверное, не хотел встречи.

— Злопамятный, — удивилась Кристина. — Все еще сердится на Татьяну из-за того собрания.

У порога Тильде сбросила свой груз на землю и стряхнула мусор с пальто.