Леонид Радищев - Крепкая подпись

«Бабушка» медленно отвела взгляд от листка:

— Знаете, чьи это слова? Догадываетесь?.. Это слова Ленина. Ильича… Вы думаете, к вам они не относятся? Да вы же самое дорогое наше имущество, — горячо произнесла она. — Возьмитесь, ребята, за эту дачу. Отправьте на ремонт самых слабых, истощенных, иначе они упадут. И не откладывайте… Я знаю, я уверена, что Владимир Ильич одобрил бы эту «утопию», как некоторые из вас выражаются… Я бы сама туда поехала, — добавила «бабушка» неожиданно, — честное слово, поехала бы…

— А мы вас можем послать, — сказал Луба. — Вы же член Петроградского комитета молодежи!

— И поеду! Только со второй партией… Пусть сначала поедут парни.

Сурыгин встал:

— По вопросу о даче сохраняю особое мнение!

— И сохраняй! Это твое право! — весело сказала «бабушка». — Но при этом будешь выполнять решение большинства. А то, что тебе не удастся его собрать, — ручаюсь. Останешься в подавляющем меньшинстве. Кстати, на организацию дачи я советую поставить Черняка, он как будто рожден для этого дела. — Глаза у нее улыбнулись. — Правда, мы не доспорили с ним по некоторым вопросам, но ничего — отложим на потом…

Назвав кандидатуру Матвея Черняка, «бабушка» и здесь оказалась неотразимо права. Это сразу же внутренне признали члены бюро, даже Иван Сурыгин.

Если уж всерьез пойдет разговор о будущем организаторе дачи, то конечно же это Матвей Черняк — оратор, докладчик, неистовый спорщик, ненасытно жадный пожиратель книг. Все карманы, какие имелись в его распоряжении, были всегда набиты газетами, брошюрами, разного рода выдержками и выписками, которые он раскладывал перед собой на трибуне, как пасьянс. И в ораторском пылу, почти не глядя, он безошибочно находил нужную ему цитату.

Какие только имена не тревожил он в своих речах и докладах! Платон и Маяковский, Колумб и дедушка Крылов, Фома Кампанелла и Джек Лондон, Надсон и Сен-Симон и еще многие, очень многие другие. Глаза его за толстыми стеклами очков светились фанатическим блеском, когда он говорил об ослепительном будущем человечества. Он мечтал о создании молодежных коммун и даже написал примерный устав, о котором «бабушка» сказала, что это типичное «ле-ле» (левый лепет), и из-за этого начался неугасимый спор.

Когда Луба сообщил ему, что ПК намерен открыть дачу в Прикамье и что его прочат в ответственные организаторы, или, как принято говорить, ото́рги, Черняк возликовал. Но на заседании бюро, обсуждавшем этот вопрос, его строго предупредили, чтобы он позабыл про свое «ле-ле». Тут речь идет об отдыхе, о поправке, и в первую очередь ему надо проявить хозяйственную сметку и хватку.

— Не залетай за пределы, — сказал ему Луба. — А то, знаешь, есть это у тебя… Стой двумя ногами на земле!

— И без молебнов во имя Фомы и Сени-Семена, — добавил Сурыгин (имелись в виду Фома Кампанелла и Сен-Симон).

Оторг торжественно обещал, что будет твердо стоять обеими ногами на земле. Порешили, что поездка в Дем не подлежит пока широкой огласке, и Черняк стал готовиться. А готовился он к любому поручению, что называется, капитально.

Устройство дачи было совсем новым делом, не имевшим примеров и образцов, и потребовало подготовки особо тщательной и всесторонней.

За короткое время Черняк переворотил целую библиотечную гору: были тут и справочники, и таблицы, и популярные брошюры, такие, например, как «Флора и фауна средневолжской равнины», «Эксплуатация жилых строений и земельных участков», «По грибы, по ягоды», «Скотовод-любитель», «Полезные советы молодому хозяину и хозяйке».

Были прочитаны и солидные, увесистые тома: «Искусство отдыха» — сочинение д-ра Э. Шолле, «Сто блюд французской кулинарии» Божо и Корбальона. Многие из этих книг Черняк прихватил с собою в Дем.

В дороге ему здорово повезло: удалось втиснуться в единственный пассажирский вагон и захватить багажник в купе, забитом людьми и мешками.

На багажной полке было тесновато, приходилось стукаться головой в потолок, изобретать всевозможные позы, чтобы пристроить книгу к свету. Но зато здесь, на верхотуре, никто не мешал, не толкался, и оторг тут же погрузился в чтение.

Ни тяжкая вагонная духота, ни хватающий за душу колесный скрежет, ни сложный многоголосый шум нисколечко ему не мешали — он их попросту не замечал. Читал оторг не только глазами, но и как бы всем своим существом: листая страницу за страницей, он то улыбался, то свистел, то иронически хмыкал, то язвительно покашливал. Классовая физиономия д-ра Шолле была ему неоспоримо ясна: книга «Искусство отдыха» написана для тех, кто снимает проценты с капитала: для праздных туристов с тугим кошельком, для богатых завсегдатаев отелей и курортов, — короче говоря, на потребу финансовой буржуазии.

Автор доказывал, что стихия растительной жизни (это выражение всюду выделялось жирным шрифтом) является для человека наиболее естественным состоянием («Км! Гм! Ха!») и что он всегда влечется к ней душою и телом.

«Научно разработанный труд «Искусство отдыха», — как сообщал в предисловии автор, — поможет читателям уйти в желанную стихию с пользой и удовольствием». Далее следовали главы о том, какого меню нужно придерживаться в зависимости от возраста и комплекции, как прибавлять в весе и как худеть, сколько времени посвящать сну, как ходить, дышать, жевать, и еще множество всяких советов и рекомендаций («Ну что ж, д-р Шолле! Свой предмет вы знаете назубок — тут уж спору нет! Воспользуемся и мы кое-какими из ваших советов — это нам не повредит!»).

Так же основательно были изучены «Сто блюд французской кулинарии». Огрызком карандаша делались пометки на полях, подчеркивались названия блюд, рецепты их изготовления. «Отлично, превосходно! — бормотал Черняк. — Вот именно! Посмотрим, посмотрим, господа!»

Это неясное бормотание, нарочитое покашливание, которые доносились сверху, обеспокоили в конце концов нижних пассажиров. Какая-то баба, сидевшая на мешках между скамьями, громко сказала, поглядывая на багажник:

— Не иначе слабый на голову! Ночью завалится — всех передавит!

По случайности эти слова достигли ушей верхнего пассажира, отложившего книгу на полминутки. Он засмеялся, сошел с верхотуры и принял участие в общем чаепитии, внеся свою долю: кристаллик сахарина и пару воблин, именуемых в просторечье «карими глазками».

Баба-мешочница прониклась таким уважением к его очкам и ученому виду, что подарила ему половину настоящей сальной свечи. Теперь можно было продолжать чтение и поздним вечером, и ночью.

Везение преследовало Черняка всю дорогу. Происшествия, почти неизбежные в пути, случались с другими поездами, а состав, в котором ехал оторг, благополучно доставил его в Дем. Правда, даже по тем временам этот состав передвигался с исключительной неторопливостью, но зато целиком оправдал известную поговорку: медленно, но верно.