Иосиф Келлер - Суровые дни

Татьяна Аполлоновна многозначительно улыбнулась.

— Ну чем не жених и невеста?

Варвара Лаврентьевна, ранее не придававшая значения тому, что их дети бывают вместе, запомнила эту фразу и потом всякий раз, когда Вадим заходил к ним домой, придирчиво оценивала: а и впрямь, пожалуй, верно.

Роман Захарович получил уже несколько писем из Петербурга. На Фурштадтской интересовались, в каком положении дело Таганцева. Но Соловов, как опытный охотник, не торопился. Он хотел бить наверняка. Роман Захарович как бы невзначай, при каждой встрече вызывая Таганцева на нужный разговор, постепенно узнавал новые подробности. Оставалось перейти к главному.

Но как раз когда долгожданный решающий момент должен был наконец-то наступить, Роман Захарович однажды на улице почувствовал себя дурно. Его привезли домой, где он, не приходя в себя, скончался.

Неожиданное горе, постигшее семью Солововых, еще более сблизило Асю и Вадима. Они теперь виделись каждый день. На смену прежнему снисходительному отношению к смуглолицей гимназисточке, незаметно превратившейся в интересную девушку, пришло новое чувство. Он не сразу понял, что это не быстро проходящее увлечение, а любовь. И, поняв, стал смотреть на Асю восторженно и восхищенно. И даже маленький рост, делавший ее похожей на подростка, придавал Асе, как казалось Вадиму, еще большее обаяние.

Шутливое предположение, высказанное Татьяной Аполлоновной, начинало, кажется, сбываться. Многие всерьез считали Вадима Соловова женихом Аси.

Сперва Ася, узнав это, сердилась. Потом ей стало смешно. И она сама часто шутя говорила Вадиму: «О! Мой будущий супруг!» Но прошел год, потом второй, и, привыкая все больше к Вадиму, Ася сама стала относиться к этим разговорам серьезно.

И вдруг приехал Сергей! Едва Ася увидела его, больного, в горячечном бреду, не похожего на себя, — все, что казалось уже продуманным и решенным, разлетелось, как разлетается карточный домик от одного чуть заметного дуновения.

Обедать не садились, пока не пришел Прохор.

Растирая все еще побаливающую поясницу, Прохор, прежде чем сесть за стол, рассказал, что дела на фронте ухудшились. Наступление белых продолжается… В здании театра было собрание коммунистов города. Единогласно решили ввиду серьезности положения создать районные партийные дружины, переведя большинство коммунистов на казарменное положение. На этом собрании секретарь горкома предложил Прохору сесть в кабинет управляющего и руководить заводом.

— Я отказываться: мол, товарищ секретарь, институтов не кончал. Грамоту и ту плохо знаю. А он и слышать ничего не хочет. Говорит: «Товарищ Пылаев! Мы на Урале первыми погнали капиталистов, сделали заводы народными. А холуи господские попрятались, как тараканы. Болеют! Думают: ни черта у рабочих не получится. А ты как красный директор докажи, на что способен рабочий класс!..» И тут же добавил, что я отвечаю за эвакуацию завода.

— Значит, будете вывозить? — переспросила Варвара.

— Будем! — Прохор стукнул кулаком по столу.

— Ну, а ты, отец, понимаешь, что завод вывозить надо? — поинтересовался Сергей.

Прохор посмотрел на него и ответил не сразу:

— Тут, — Прохор показал на голову, — понимаю… А тут… — он приложил ладонь к груди, — все переворачивается.

Пообедали молча и быстро. Когда Варвара убрала со стола и унесла посуду, Сергей снова вернулся к своему плану.

— Скажи, что ты болен, и собери завком завтра здесь, у себя…

— Ох, Сергей, мудруешь ты…

— Это надо, отец!

— Надо… надо… Все надо! А человек-то один…

Сергей подошел к отцу и положил ему на плечо свою исхудавшую, легкую после болезни руку.

В управлении Ростислав Леонидович Таганцев обратил внимание — опять несколько столов пустует. Не было на обычном месте и секретаря Юлия Генриховича Шульца. На вопрос Таганцева, где он, один из служащих ответил: болен. Пройдя в кабинет, Таганцев хотел раздеться, но зазвонил телефон. Таганцев взял трубку.

— Слушаю…

— Доброго утра. Звонил вам домой… Варвара Лаврентьевна сказала, вы уже ушли… — заикаясь, говорил Викентий Львович.

Чем он так взволнован?

— Что стряслось, Викентий Львович?

— Товарищи будут эвакуировать завод…

— Что?

— Есть решение обкома…

— Как же вы, главный инженер, думаете поступить?

— Как? Очень просто… Заболел! Еще вчера… — Викентий Львович хрюкнул. — Советую, Ростислав Леонидович, поступить так же… Желаю здоровья!

Таганцев посмотрел на чертежи. Если вывезут оборудование, опытную модель не сделаешь — и все, над чем он трудился, останется на бумаге. Будет спокойненько лежать. А в это время за границей сделают что-либо подобное. Там ведь тоже не дураки. Умеют шевелить мозгами. И теперь, когда можно утереть им нос, неожиданный сюрприз.

Вывезут оборудование!

Так вот почему пустуют столы в конторе. Болезнь Викентия Львовича оказалась весьма заразительной. Последовать их примеру? Подобно страусу спрятать голову под крыло?

Нет! Надо придумать что-то иное. Сейчас же позвонить к Викентию Львовичу.

Надо бороться.

Телефонистка долго не отвечала. Ростислав Леонидович нетерпеливо стучал по рычажку и дул в трубку. Наконец его соединили с квартирой главного инженера, но там к телефону не подошли.

— Болен! А что же делать мне?

Служебная карьера Таганцева сложилась бы куда успешнее, если бы не характер, портивший его взаимоотношения с начальством. Он не улыбался любезно, если человек не нравился; не говорил приятное, замалчивая плохое; не соглашался с сильными мира сего, когда они пороли заведомую чушь.

После того как Таганцев отказался переехать в Петербург в одно из ведомственных учреждений, а остался на заводе, за ним утвердилась репутация оригинала. Но нельзя было не считаться с авторитетом Ростислава Леонидовича как талантливого и крупного инженера, и ему снисходительно прощали «тяжелый нрав», но пользовались любым поводом, чтобы отомстить за его непреклонность.

Верный своему характеру, Ростислав Леонидович и тут решил не прибегать к дипломатии.

Викентий Львович струсил, сгущает краски. Это, верно, пока еще слухи. Много их каждый день, один другого нелепее, разносят по городу. Одна мадам Соловова чего стоит! Может, никто и не собирается вывозить оборудование.

Таганцев пошел в канцелярию. Там ответили, что приказ об эвакуации пока не получен.

— Почему пока? — недовольно спросил Таганцев.

— Говорят, из Москвы уже звонили… по этому поводу.

Ростислав Леонидович вернулся в кабинет. Он все еще был в шубе. Но только хотел ее снять, внезапная мысль заставила его остановиться. Как же раньше не подумал? Сложнее отменить уже подписанное распоряжение; а раз его нет, то еще есть возможность доказать красным властям, что такой приказ не нужен. Даже вреден. Скорей в город! Должны, черт побери, посчитаться с мнением инженера Таганцева. Кто лучше знает завод? Он или они?