Николай Романов - После отбоя

Все знали, что кроется за безобидным словечком «запек». Это — пятитонная глыба бетона, которую надо убирать из котлована. Убирать вручную, дробить, вытаскивать по частям, увозить на свалку. За брак будут расплачиваться все бетонщики бригады. В ведомости на выдачу зарплаты комментариев нет, а мимо долбящего застывший бетон Точкина много людей за день пройдет, и каждый непременно крикнет: «Что, не по зубам испеченный блин?»

Подтвердилось то, что уже не раз подтверждалось: по понедельникам у Мити голова тяжелая, он принял бетон, присел на минутку, заснул на час. В обеденный перерыв Колотов собрал бетонщиков с других участков. Ну, теперь Прыщову несдобровать. Но бригадир словно забыл про Митю, громил всех: саботажники, разгильдяи, дармоеды. Ветер гнал по корпусу непотребные уроки «словесности»…

Вечером Иванчишин зашел в общежитие, застал Точкина одного в комнате, бросил на стол пять рапортов-ультиматумов об уходе из бригады. Среди авторов были Тимофей Бобров и Саша Черный.

— Знали? — спросил Леша.

— Догадывался.

Леша садился, ходил, рубил ладонью воздух, вновь садился и неизвестно кому говорил. Бригаду лихорадит, бригада не выполняет план, и в такой момент пять человек бегут из бригады. Да это равносильно дезертирству в тяжелую минуту боя. Тут в набат надо бить, а партгрупорг снял с себя ответственность, прикрылся словечком «догадывался». Хотя бы возмутился, что его, а не Прыщова заставили долбить загубленный бетон.

— Вот что, комиссар, убедите бетонщиков взять свои рапорта обратно. Не предложите, не прикажите, а именно убедите. Я бы сам сделал, да боюсь, что у меня не получится…

Остаток вечера Точкин провел с «бунтовщиками». Больше всех возмущался Саша Черный:

— К черту! Всех к черту: тебя, Колотова, Иванчишина!!!

Он был страшен во гневе. Темная кожа лица стала густо красной, курчавые, цвета вороненой стали волосы взлохматились, глаза сверкали, как у Мефистофеля, кулачищи угрожающе вздымались над головой. Тимофей Бобров взял его за плечи, усадил на стул, начал успокаивать, а когда Саша затих, обратился к Точкину:

— Надоело, Борис, надоело. Идешь на работу, будто на казнь. Какой уж там вдохновенный труд, когда тебя за человека не считают, могут ни за что, ни про что облаять, унизить, высмеять. А над тобой, парторг, больше других измываются. Неужели не замечаешь?

— Замечаю, — подтвердил Точкин. — Но дело на первом плане.

— А человек на каком плане?! — возмутился Тимофей. — Уберите Колотова — заберем рапорта…

«И разошлись, как в море корабли», — грустно подумал Борис, направляясь в свою комнату.

Точкин зачастил на берег Енисея. Вначале его уводили воспоминания о юности, о родной реке Кубани. Раньше думалось: нет на свете красивей и полноводней этой реки, а вот богатырь Енисей, с его могучими каменными плечами, с широкой гладью воды, с неторопливыми красавцами пароходами, затмил реку его детства.

Енисей не бывает одинаковым. Вот и сегодня: с утра — мутно-серый, угрюмый, нелюдимый; к полудню, когда мирно растеклись густые пряди облаков, вода из мутно-серой превратилась в светло-голубую, ласковую, манящую. И если бы не туго упиравшиеся буксиры, идущие против течения, можно было подумать, что это вовсе не быстротечная река, а гигантское неподвижное зеркало, отражавшее голубое небо и черные тени сосен на берегах. Вдруг с отрогов Саянского хребта сорвался вихрь, пронесся поперек реки, голубое отражение неба раскололось надвое, потом превратилось в нагромождение мелких кусочков хрусталя, заблестевших, заигравших солнечными бликами. Необыкновенно красив и беззаботен сегодня Енисей, будто и не он ворочает сверхмощные турбины Дивногорска, не он держит на своей широкой груди туристские теплоходы, грузовые суда, огромные плоты, будто не ему во многом обязан сибирский край своим стремительным развитием. Можно целый день сидеть на обрывистом берегу, наслаждаться половодьем красок Енисея, вдыхать его влажное и прохладное испарение.

И Точкин повеселел. Имеет он право хоть на одну субботу отвлечься от саднящих раздумий, от учебников, хоть мысленно проплыть вверх по Енисею до Шушенского или вниз до Туруханска, Игарки, Дудинки, Какое сказочное путешествие!..

Но Борис скоро понял, что не желание отдохнуть, расслабиться привело его сегодня к небольшой гранитной раковине, где всегда тихо. По-прежнему молчит Талка. Конечно, сейчас студенческая страда, она, безусловно, выдержала экзамены, без покровительственной руки папы поступила в политехнический институт, как обещала. Ну что ж, доброго тебе пути, Наташка! А как же быть с ним? Сначала она просто не отвечала на письма, а теперь демонстративно возвращала их непрочитанными. Два с половиной года разлуки сделали свое дело.

И здесь работа пока не приносила удовлетворения. Первые шаги оказались труднее, чем предполагал, намного труднее. Он вспоминал своего первого наставника прораба Егора Горбушу. О его прорабской должности забывали, все обращались к нему как к парторгу — так велик был авторитет коммуниста.

А авторитет его, Точкина? Вчера весь вечер провел с бетонщиками, но не сумел убедить их взять рапорта обратно. В понедельник будет докладывать начальству о результатах переговоров, заодно приложит и свой рапорт: мол, не справился, не оправдал, снимайте.

Точкин увидел, что к берегу шли пятеро «бунтовщиков» во главе с Сашей Черным.

«Легки на помине», — неприязненно подумал Борис и глубже забился в каменный грот, чтобы его не заметили. Мелок характерец у этих людей, если личные обиды заслонили главное — судьбу бригады, строительного управления, судьбу переходящих знамен крайкома комсомола и пограничных войск.

Саша, как и вчера, размахивает кулаками, все еще продолжает доказывать правоту их неправого дела. Черные пряди волос разметаны ветром. Говорят, он и зимой ходит без шапки… Подошли к гроту, остановились напротив раковины.

— Плохо маскируешься, комиссар, — сказал Бобров и сел рядом с Борисом.

Опустились на камни и остальные. Сидят, молчат, угрюмые, суровые.

— Тяжело мне, ребята, — неожиданно мягко признался Борис.

— Чувствовали, потому и пришли, — стараясь приглушить резкий голос, сказал Саша. — Так что будем делать?

— Я уже говорил: забрать рапорта.

— Нет, с Колотовым что будем делать? — уточнил Саша.

— А если в другом месте появится новый Колотов, опять побежите? Это же линия наименьшего сопротивления, — убеждал Борис.

— Ну, твоя линия тоже не героическая: Митька, дружок Колотова, гадит, а ты за ним горшки выносишь.

— Не перегибай палку, Саша! — вмешался Бобров.

— Тогда сами говорите. Со мной гремите пустыми ведрами, а с Точкиным деликатничаете только потому, что он сержант, а вы рядовые. Не выношу чинопочитания.