Николай Романов - После отбоя

Повар не то что выполнить положенные упражнения — на перекладину турника не мог забраться самостоятельно, пришлось помогать. Он, как клоун в цирке, подрыгал ногами, попытался что-то изобразить и тяжело, не по-клоунски, рухнул на землю. Теперь полковник уже с неприязнью смотрел на начальника заставы. Потом окинул меня взглядом, спросил: «Смешно?» Это опять реакция на мою дурацкую улыбку. Резко скомандовал: «К снаряду!»

«Разрешите двухминутную разминку?» — попросил я.

«Пожалуйста», — согласился полковник и то ли заразился от меня, то ли от предвкушения увидеть очередной цирковой номер сам расплылся в улыбке.

Я прыгал, приседал, с силой крутил руками, сделал небольшую пробежку и подошел к снаряду с чувством необыкновенной легкости и желанием не только хорошо выполнить обязательные упражнения, но и показать свою произвольную программу, которую отрабатывал еще в школе. Несколько раз подтянулся и не рывком, а с силой, медленно поднял корпус на перекладину, перекрутился на пояснице, сделал несколько раз склепку, широким замахом поднял корпус вверх, задержался в стойке, затем закрутился на руках вокруг перекладины, и даже редко удававшийся далекий и плавный соскок на сей раз прошел благополучно.

«Солнце! — выдохнул полковник. — Это норма кандидата в мастера спорта».

А когда я на «отлично» отстрелялся, сдал зачеты по пограничной и специальной подготовке, проверяющий объявил начальнику заставы: «Точкина заберем в окружную часть, в сборную спортивную команду».

Капитан вдруг поверил в восходящую звезду, упросил оставить меня на заставе. Потом назначили на отделение, присвоили звание сержанта…

— Но вы приехали сюда, кажется, с пограничного контрольно-пропускного пункта?

— Да. Опять случай. Приехал на заставу работник политотдела округа для изучения опыта политико-воспитательной работы. Этому, наоборот, моя улыбка понравилась, а еще больше мое усердие по изучению английского языка. И через три дня я уже был на КПП.

— Послушайте, Борис, а почему я не видел вас улыбающимся? — спросил Иванчишин.

— Выкрали улыбку.

— Кто посмел? — дружелюбно полушутливо спросил Леша.

— На этот вопрос я не могу ответить.

Иванчишин почувствовал: они подошли к запретной черте, настаивать дальше нельзя.

Работу на нулевом цикле электролизного корпуса бетонщики не жаловали — здесь преобладал ручной труд и его первобытные спутники: тачки, ломы, лопаты. Теперь Борису стало понятнее радостное возбуждение начальника строительного управления при возвращении в бригаду Тимофея Боброва, Саши Черного и других. Можно представить, с какими бы трудностями столкнулись здесь начинающие бетонщики. Кажется, понял это и сам бригадир. Он стал ровнее, сдержаннее, чем обычно, около полудня посоветовал Борису, везущему тачку с раствором:

— Передохни, не дотянешь до конца рабочего дня.

Точкин решил, что наступил подходящий момент для беседы с бригадиром по душам.

Случилось так, что Колотов и Точкин оказались вдвоем в бытовке. Обычно это самое шумное место, где не только переодеваются, но и подытоживают сделанное. А сейчас никого. Не сразу сообразил Точкин, что это продолжение обструкции: разделись в бытовках других бригад, подальше от непосредственного начальства. «Слишком далеко зашло, надо сегодня же поговорить с ребятами, — решил Борис. — Такие крайности еще больше ожесточат Колотова. Но сейчас безлюдье как нельзя кстати».

Когда умылись, переоделись, Борис сказал:

— Товарищ бригадир, мне хотелось бы обсудить с вами один вопрос.

Бригадир сделал ироническую гримасу, но все-таки сел, давая понять, что готов слушать.

Мысленно проигрывая тактические комбинации начала беседы, Борис подобрал, как ему казалось, самый подходящий вариант, затрагивающий не только их бригаду, но и управление, а может быть, весь трест.

— Чтобы почувствовать ритм стройки, — несколько высокопарно начал Точкин, — я пересмотрел подшивку нашей газеты почти со дня ее основания и с большим интересом узнал о передовой бригаде бетонщиков Колотова, которая на протяжении долгого времени была эталоном для всех бригад треста. Из нее вышли крупные специалисты-бетонщики, которые сейчас уже сами руководят бригадами и даже успели прославиться.

Последнюю фразу не надо было произносить. Борис заметил, как она покоробила бригадира, как тяжело скрипнул под ним стул. Колотов недружелюбно бросил:

— Короче. Я спешу.

Но отступать было нельзя. Точкин начал убеждать, доказывать необходимость возрождения былой славы бригады. Почему бы и теперь каждому бетонщику не взять пример с бригадира? «Бетонщик-универсал» — это статья о бригадире Колотове. А вот и его слова: «Закончили основную работу или произошла задержка с раствором, бетонщики перебрасываются на другие участки, где не хватает квалифицированных людей, они везде желанные гости. Они не знают слова «простой», не жгут от безделья костры, у них нет скачков в зарплате, в премиальных, нет текучести кадров…» И эту выдержку из газеты не следовало цитировать. Бригадир вновь нахмурился, глаза потемнели, во взгляде обида не то на Точкина, не то на себя.

Да, Колотов и сам не раз мысленно возвращался к тем золотым дням, но они канули в прошлое. Вымирают настоящие специалисты-бетонщики, энтузиасты своего дела, а новички кланяются технической революции, хотят въехать в будущее на сверкающих лимузинах. А их все нет, не подают. Тогда протест — коллективные рапорта об увольнении. Сейчас вернулись, но надолго ли: на неделю, месяц? Бригадир через силу улыбнулся, досадливо бросил:

— Слушай, парторг, ты никудышный психолог. Решил пощекотать мое самолюбие? Щекотали не такие, как ты, а Колотов остался Колотовым. Старые песни нынче не в моде. Не будем зря тратить время.

Он с силой тряхнул головой, откинул назад длинные, давно не стриженные волосы, небрежно бросил на них кепку, хотел было заглянуть в повешенное девчатами небольшое зеркальце, но отдернулся от него, словно боялся увидеть в нем отражение бывшего прославленного бригадира, властно толкнул ногой дверь бытовки и вышел.

Точкин предчувствовал подобный финал беседы, но не ожидал, что он будет таким жестким, бескомпромиссным, воздвигающим глухую стену на пути их сближения.

После ухода Колотова в бытовке появился Митя, развязно бросил:

— Тюфяк ты, парторг. Разве в такой обстановке говорят по душам с начальством?

— Откуда тебе известно о нашем разговоре?

— Ветер донес.

— Не очень надежный источник информации. Предложи что-нибудь взамен.

— И предложу! — выпятил хилую грудь долговязый бетонщик. — Прежде чем лезть в душу человека, надо ее согреть. Чего ты пялишь бельмы, будто не понимаешь, о чем речь? Я посидел с ним плотненько в буфете, он сразу забыл о моей бетонной «лепешке», ты, говорит, Митя, моя опора.