Николай Романов - После отбоя

— Послушай, Митя, а как бы залезть в твою душу? И есть ли она у тебя, не вытекла ли вместе с сивушным маслом?

— Проще пареной репы: я определяю место, заказываю подогрев, а ты расплачиваешься. Ладно, на первый раз можно на паях. По рукам?..

Как ни сложна была подготовка фундаментов под несущие конструкции, устанавливаемые на нулевом цикле, Точкин то и дело вспоминал о беседе с бригадиром и разговоре с Митей. Не хотелось верить, что Колотов только в таких людях, как Прыщов, ищет опору, что любимым местом для него стала мокрая пивная стойка, что нельзя приподнять его прошлое во имя будущего. Не хотелось думать, что высокие человеческие качества, привитые в сложнейший переходный период от юности к зрелости, да еще на таких сложных участках, как граница и стройка, полностью выветрились. А если так, надо бить в набат, объявлять тревогу в партийных группах, партийных организациях, партийном комитете, искать причины подобных явлений.

У Бориса стало правилом одергивать самого себя: опять глобальные масштабы. Перед тобой пока два человека: Колотов и Митя, оба с червоточинкой. Поправь. Сумеешь — оценят, нет — снимут. Вот так, не по верхам, вернись к исходной позиции, к партийной группе, к тому ручейку, из которых образуется огромное море, именуемое партией.

От изнурительной ручной работы, от непрерывных размышлений о состоянии дел в бригаде Борис так устал, что еле плелся к троллейбусной остановке, Его нагнала Мара Сахаркевич, поинтересовалась:

— Ты, случайно, не болен?

— Я случайно здоров.

Борис давно подтрунивал над словечком «случайно», которое врывалось в речь Мары. Она, сделав вид, что не заметила шпильки, продолжала:

— Я привыкла всегда видеть тебя подтянутым, энергичным, жизнерадостным.

— Начинаются комплименты?

— Искренне. Честное слово. Ты, случайно, не видел, как твой бетонщик Митя колобродит по улицам в праздничные дни? И так неуклюж, долговяз, да еще кривляется. Не хочется признаваться при встрече, что знакома с ним. Как ты думаешь, не организовать ли нам специальные курсы по эстетическому воспитанию ребят?

— И девчат.

— Ну, разумеется.

— Сейчас есть более срочные вопросы.

— Хорошо, давай о срочных вопросах. Что творится в вашей бригаде?

Подошел троллейбус. Точкин пропустил Мару вперед, оберегая от чужих локтей. Заводской троллейбус ходил редко, и в часы пик приходилось туго. Как ни старался Борис образовать вакуум вокруг девушки, их сдавили, как сардины в банке. Мара вынуждена была ухватиться за руку Точкина. Так они и проехали до конечной остановки. Вышли не торопясь, последними. Лицо Мары раскраснелось, глаза светились радужно, такой же счастливой, снимавшей усталость была и ее улыбка. Борис удивился своему открытию: Мара очень хороша. Ей так шли серая шляпка без полей из какого-то материала с начесом, серое приталенное осеннее пальто, синий с золотистыми крапинками шарфик, выбившийся из-под воротника пальто. Пусть найдется смельчак решить, кто эта девушка: кровельщица или артистка?

— Ты не ответил на мой вопрос, — напомнила девушка.

— Если бы я сам знал, что у нас творится.

Они подождали, пока городской троллейбус завершит «круг почета», как прозвали его конечную петлю рабочие стройки. Точкин бережно помог подняться Маре в троллейбус и зашагал в общежитие.

Странные вещи могут происходить с человеком. Всего несколько минут назад Борис изнемогал от усталости, а сейчас шагал легко, будто возвращался с прогулки.

Иванчишин нервничал. Он не терпел недоделок, недомолвок, разнотолков в принятых решениях, обязательствах. Все должно быть точно, ясно и безоговорочно, как в военном приказе. Несколько недель в начале года шли изыскательские работы, предложения обсуждались на всех уровнях, от звена, бригады до партийно-хозяйственного актива и руководства треста. В основу социалистических обязательств легло предложение управляющего Скирдова о перевыполнении плана строительства текущего года на два процента, а не на двадцать, как настаивал главный инженер Магидов. Казалось бы, все. Точка.

Как бы не так, разгоревшиеся страсти вокруг первого и второго предложений не улеглись, а лишь приобрели негласный характер. А давно известно: подтексты, разночтения, преднамеренные слухи обрастают ядовитыми травами. Пошли гулять даже словечки: «перестраховщики», «умеренные», «прогрессивное крыло».

Иванчишин проводил планерку с бригадирами и начальниками участков. Позвонили из парткома.

— У меня планерка, — сообщил Леша и положил трубку.

Звонок повторился.

— Павел Иванович, передо мной тридцать человек. Заместитель в отпуске, главный инженер у вас в тресте. Только через час.

Присутствующие видели по лицу Иванчишина: на другом конце провода остались недовольны ответом — и старались по возможности говорить кратко, опуская некоторые вопросы. Но Леша заставлял докладывать обстоятельно, все бригады должны в деталях знать планы взаимодействия на эту неделю, чтобы потом не кивать друг на друга, не превращать планерки в разбор взаимных претензий. И сам Иванчишин готовился к планеркам тщательно, тон их был всегда деловит, начинались и заканчивались они в точно отведенное время. Так было и на сей раз, и Леша, удовлетворенный, шел в партком.

Павел Иванович не вышел, как всегда, навстречу Иванчишину, лишь кивком головы указал на присутствующих в кабинете, представил:

— Инструктор горкома партии, секретарь городского комитета комсомола, корреспондент местной газеты.

Леша отвесил общий поклон и сел без приглашения. Его раздражало поведение представителей — они чувствовали себя здесь скорее хозяевами, нежели представителями. Зина, секретарь горкома комсомола, не вынула сигареты изо рта; корреспондент, развалившись в кресле, зевал; только инструктор горкома партии был корректен, хотя и не преминул посетовать:

— Заставляете ждать себя, товарищ начальник строительного управления.

— Не я, работа.

— А мы, по-твоему, бездельники? — резко спросила секретарь горкома комсомола.

— Не мне судить.

— Плохо. Нам казалось, член парткома должен знать объем работы городского комитета комсомола. У нас десятки заводов, строительных объектов, сотни комсомольских организаций. Понятно?

— Понятно. Только вы, конечно, пашете, сеете, убираете, а мы поедаем готовое, — внешне спокойно, но жестко ответил Иванчишин.

— Это уж слишком! — воскликнула Зина. — Теперь мне становится яснее твоя позиция, твое отношение к предложениям комсомольцев об ускорении темпов строительства алюминиевого гиганта Сибири.

— А мне ваша позиция не ясна, — по-прежнему спокойно произнес Иванчишин, но по разгоравшимся щекам можно было судить, что он доходил до точки кипения. — Давайте говорить не о гиганте Сибири, а о девятом строительном управлении, за которое я отвечаю.