Николай Романов - После отбоя

Потом направился к штабелю стеновых панелей, подсчитать, хватит ли на стену. Там хлопотали бригадир Чупрунов и Калминш. Ян обваривал, а точнее, переобваривал закладные панели, он забраковал работу электросварщиков.

— Ян, давно занимаетесь браконьерством? — пошутил Иванчишин.

— А что делать? Разве на таких закладных будут держаться панели?

— Вы не сомневайтесь, у Калминша это четвертая специальность, — успокаивал Чупрунов.

— Я не сомневаюсь, а радуюсь. — Леша осмотрел работу Яна, похвалил: — И добротно, и художественно! Но хотелось бы взглянуть на того бракодела, что до вас руку приложил, а заодно и оторвать эту руку.

— Вон, подпирает колонну, — указал Калминш рукавицей на электросварщика.

Позвали. Неохотно, но подошел. Каска сдвинута набок, в глазах мутные разводы, лицо нестарое, но одутловатое, с синеватыми мешками под глазами, нос сизый, на подбородке рыжая щетина недельной давности, полушубок замызганный, весь в дырках от ожогов. Не дожидаясь, когда его начнут упрекать, электросварщик сам пошел в наступление.

— Не имеете права отстранять от работы, у меня пятый разряд, — тяжело ворочая языком, проговорил он, кивая на бригадира.

— Откуда? — спросил Иванчишин.

— Из СУ-двенадцать. — И начал оправдываться: — Кто ж его знает, куда он повернет?

— Кто?

— Ветер. Думали, и сегодня загудет, не даст варить, а рабочему человеку без дела — труба.

Леша брезгливо поморщился — все пьяницы на одну колодку. Только что бетонщик Прыщов обвинял разведрившуюся вопреки его желанию погоду, пугал «обидчиков» своим разрядом, и этот долбит, как дятел. Иванчишину вдруг так захотелось нанести боксерский удар по этому обрюзгшему, состарившемуся раньше времени лицу, едва сдержался, заговорил зло:

— Ты хоть не причисляй себя к рабочему классу. Вон они, рабочие, — указал он на монтажников. — Стояли на защите Родины — мужали, после армии — вновь на передовых позициях строек, заводов. А ты — гнойник на теле рабочего класса. Дай таким расплодиться — пропьют Россию.

— За свое пьем, не за государственное.

— Врешь, обкрадываешь государство, товарищей по работе, семью, детей. Так вот что, высокий специалист, я попрошу начальника управления выгнать тебя взашей со стройки.

— Потише, сам на волоске висишь, скоро сымут.

Бригадир Чупрунов прыгнул к электросварщику, оттащил подальше от монтажников…

Точкин после работы застал Иванчишина в управлении.

— Алексей Александрович, я по поводу бригадира Колотова.

— Нет больше бригадира Колотова, — резко сказал Алексей.

— Я хочу защитить его.

— Что?! — крикнул Иванчишин и испугался своего голоса. — Ну, защищайте, — устало предложил он.

— Вы мне поручили поработать с Колотовым. Помните? Долго не подпускал к себе, разговорились только после того, как я проштудировал все его статьи в подшивках газет. Словом, Колотов меняется к лучшему.

— Точкин, может, и вы вместе с ними пьянствовали?

— Бригадир не пьянствовал. Он болен. — И, боясь, что не дадут досказать, Борис торопливо выкладывал: — Вчера обедали вместе, бригадира лихорадило, даже на расстоянии можно было заметить: нездоров. Вечером заехал проведать, у Колотова температура около тридцати девяти. Ему сейчас нужны не заплечные удары, а теплая дружеская рука.

— Точь-в-точь как делал сам Колотов: его подчиненные пьянствуют на работе, плодят брак, безобразничают, а он им теплую дружескую руку. Вы что, партгрупорг, в святые подались: бьют по правой, подставлять левую?

— Алексей Александрович, я знаю о вашем приказе и потому прошу: отмените его.

— Бригадиром назначен Бобров! До свидания!

Иванчишин сдавил ладонями затылок. Голова разламывалась от боли. Как она вообще сегодня держится на плечах! Если бы не тяжелая одежда, можно было бы взять стайерскую дистанцию до самого дома, башка наверняка пришла бы в норму и, чего доброго, просветлела. Но он изменил маршрут, нажал кнопку звонка квартиры Колотова. Дверь открыла его жена, Фрося.

— Клим дома?

— Куда же ему деться?

Уже в коридоре Леша почувствовал запах спиртного и едва сдержался, чтобы не выбежать обратно.

— Чего застыл у порога, аль дорогу не знаешь?

— Забыл. Редко приглашаете.

— Не забыл, а зазнался, потому и не приглашаем. Чего ты взъелся на Клима? Ну выпивает, ну и что?

— Фрося, я еще ни разу не слыхивал, чтобы жены хвалили своих мужей за выпивки.

— Некоторые дуры даже жалуются, — прибавила Фрося. — Есть, правда, скандалисты, драчуны, ну на тех можно и заявить, а Клим выпимши-то даже ласковее становится.

Клим не удивился появлению Иванчишина, так и должно быть: проверяют. Никому и в голову не пришло, что Колотов мог заболеть, потому как с начала стройки ни разу не бюллетенил. «Что ж, как говорится, что посеешь, то и пожнешь, — почти обреченно размышлял Колотов. — Сначала возносили, теперь поносят, не могут без перегибов. Борька Точкин, мальчишка, взвесил, как тяжел камень у бригадира на душе, остальные делают вид, что меня уже нет в живых. Характер дурной, чего там говорить, однако этот Точкин словно дырку пробуравил в моей душе и нагнетает в нее, нагнетает разные мысли, все больше о прошлом, а о настоящем хочет, чтобы я сам думал. Но трудно думается. Уйти куда-нибудь в другой трест, там можно все начать сызнова, а жаль: тут, в этой земле, под нулевыми циклами, под стенами жилых домов много моего труда вложено».

— Почему не сказал, что заболел? — спросил Леша, когда молчать уже было нельзя.

— Все равно не поверили бы. Так? — Клим позвал жену, но Фрося не откликнулась, — видно, куда-то вышла. — Надо бы хоть чайку согреть.

— Я могу это сделать. Помнишь, как первую зиму в палатке?

— Тогда были на равных.

— Что-нибудь изменилось? — Колотов промолчал. — Скажи, чем тебя околдовал этот пьяница Митя?

— Не мог он меня околдовать. Просто встретились два человека, обиженные судьбой.

— И подружились.

— Какая там дружба, — поморщился Колотов. — В шашлычной еще говорим, бередим прошлое, а выйдет хмель — противно. Чему ты улыбаешься? Не веришь? — с обидой спросил Клим.

— Вспомнилась некая аналогия. Одному офицеру записали в аттестацию: «Пьет, но с отвращением». Значит, по тому же принципу?

Колотов помрачнел, лицо пошло красными пятнами, на лбу выступила испарина. Леша взял с тумбочки термометр, встряхнул, подал больному:

— Измерь.

— Все-таки хочешь удостовериться?

— Да, определить по термометру, можно ли тебя ругать дальше.

Хлопнула входная дверь. Колотов вновь окликнул Фросю, попросил согреть чай. Та огрызнулась:

— Сама знаю, что мне делать.

На кухне застучали, зазвенели сковородки, тарелки, стаканы, блюдца, на плите что-то уже потрескивало, постреливало, шипело, непрерывно открывалась и закрывалась дверца холодильника.