Николай Романов - После отбоя

— Деловые разговоры я веду в своей резиденции. Пошли.

Чупрунов привел их в бытовку.

— Это ваша резиденция? — недоуменно спросила Касана, оглядывая комнату, наполовину заставленную инструментом.

— Королевская! — ехидно хихикнула Матильда.

Вошли в соседнюю комнату. Она была просторнее, светлее, на стене витрины под крупными заголовками: «Социалистические обязательства», «Итоги соцсоревнования», «Инструкция по технике безопасности». Мебель, разумеется, тоже не королевская: наспех сколоченные столы, скамейки, вытертые до блеска, будто у монтажников не было других занятий, кроме полировки скамей собственными штанами.

— Да садитесь, не опасайтесь, все что могло пристать уже пристало к одежде ваших предшественниц.

Виктор Чупрунов любил «необъезженных», как он грубовато именовал про себя новичков. Проще бы взять готового мастера: оформил, выдал спецодежду, инструмент — вкалывай. Но ведь куда интересней из таких вот размалеванных суперкрасавиц сделать настоящих строителей…

— Что же вы молчите? — не выдержала Касана.

— Думаю. Из вас, пожалуй, выйдут монтажники. Поручим вам заделку пазов, или, как у нас говорят, расшивку стеновых панелей.

— Дырки замазывать? — съязвила Касана. — Это нам уже управдом предлагал.

— Странные вы девушки: работа есть работа — и в ЖЭКе, и на Алюминстрое.

— Сами вы странный, — отрезала Касана. — На будущий год опять будем в институт поступать, а там спросят: «Где работали?» Что громче звучит?

— А-а… Конечно, всесоюзная, ударная, комсомольская. Так бы сразу и сказали.

— Мы так и объяснили вашему кадровику, а он бестолковый, — заявила Элеонора.

— Наверно, плохо объясняли.

— Будьте покойны, за словом в карман не полезем.

— Это я приметил, — без улыбки сказал Чупрунов. — Идите сюда, к окну. Видите строящийся корпус? Пока один остов: колонны, балки, металлоконструкции под крышу. Но скоро проемы в стенах будут заполняться железобетонными панелями, оконными переплетами, а все это вместе называется стеновым ограждением. Так вот, очень важную роль в установке стенового ограждения играют расшивочницы: панели навешивают три человека, а расшивают — пять.

— А в трудовой книжке как будет записано? — спросила Матильда.

— Монтажники.

— Согласны, — за всех ответила Касана.

Но тут Чупрунов вдруг умолк, и опять надолго. Девушки насторожились и, пошептавшись, решили: всем в разговор не встревать, пусть ведет дело одна Касана. В конце концов, она была заместителем секретаря комитета комсомола школы. Недолго, правда, несколько недель, пока не произошло одно недоразумение. Касана, опаздывая в школу, не успела соскрести с лица косметические напластования, и мальчишки начали улюлюкать: «Смотрите, смотрите, ряженая пришла!» И не пустили в класс. Тогда она и сложила с себя комсомольские полномочия.

— Так принимаете или не принимаете? — строго спросила Касана бригадира.

— Я бы с удовольствием, да, боюсь, ОТК не пропустит.

— Кто такой? Я сама с ним поговорю, — воинственно заявила Касана.

— Не слышали, что такое ОТК? — удивился бригадир. — Отдел технического контроля. Он не терпит фальши, ему подавай добротное, настоящее. А у вас все поддельное: волосы, брови, веки, ресницы, цвет лица.

— Вы старомодны, бригадир, смо́трите на жизнь с высоты русской печки, — съязвила Касана. — Не хотите брать — не надо, в другом месте устроимся.

— В том-то и дело, что хочу. Но я вперед смотрю. Станете ударниками коммунистического труда, надо будет ваши фотографии на Доску почета выставлять, в газете печатать, а как выставишь фотографии с чужих лиц?

Девчонки смутились от столь неожиданного поворота в разговоре, замолчали. А Чупрунов размышлял. Плохое, наносное, чуждое прививается куда быстрее, чем истинное, подлинное, красивое, а искореняется медленно, порой остается навсегда. Объясняется это просто: над приобретением хороших манер, естественного поведения, любви к труду надо работать упорно, вбирать все лучшие качества от педагогов, родных, передовых людей нашего времени. Не у всех хватает на это силы воли. А низкопробное — вот оно, рядом. Заезжие туристы — полумужчины, полуженщины, разрисованные маски-лица, разухабистые танцы, звон рюмок, облака табачного дыма.

— Девушки, у кого есть сигареты? — внезапно спросил бригадир.

Все трое раскрыли сумочки, заученными движениями бросили бригадиру пачки сигарет.

— Да я не курю. И ребята тоже, — улыбнулся Чупрунов. — Перекур будете устраивать только вы. Давайте так условимся, — уже деловым тоном начал бригадир: — Объем и характер работы немножко представляете, подумайте и завтра в это же время сюда. Я буду ждать…

Неизвестно, как провели эту ночь девушки, а сам Виктор тревожно. Ему так хотелось вытряхнуть из них все чужое, наносное, противоестественное и приобщить к дружному коллективу монтажников. Ему казалось, что он уже нащупал путь к этим девчатам, что сердчишки их чистые, не затронутые ржавчиной, все пока еще на поверхности, стоит пройти теплому ласковому дождю, и он смоет с них наносную пыль. В конце концов отомрут моды на ботфорты времен Петра Первого, неуклюжие туфли на «платформах», а девушки поймут, что им самой природой противопоказан никотин, алкоголь, не будут же они пускать на свет неполноценное потомство и ждать, когда повзрослевшие дети узнают о причинах собственной неполноценности и всю жизнь с немым укором будут смотреть на своих легкомысленных родителей. Ну, была война, разруха, блокада, появлялись дистрофики, рахитики, сердечники. Это горе матерей, горе всего советского народа. Но чтобы уродовать себя, свою душу ради того, чтобы быть похожими на разных там хиппи, битлов, праздных прожигателей жизни, потенциальных алкоголиков, наркоманов… Нет, нет, его «подшефные», как он мысленно именовал вчерашнюю троицу, не из тех, и окружать их будут тоже не те, а отличившиеся в ратном труде бывшие пограничники, гвардейцы танкисты, саперы, уже хорошо разбирающиеся в подлинном и мнимом, в истинной красоте и низкопробных подделках. Только бы снова пришли.

У Чупрунова, пожалуй, впервые так резко обострилось чувство ответственности за судьбу встретившихся вчера девчонок. Он не мог дождаться назначенного часа встречи, гадал: придут или не придут?..

Пришли. В назначенное место и время. Виктор так обрадовался, что готов был расцеловать их, вскочил, но не двинулся с места, только воскликнул:

— Девочки, да какие же вы сегодня красивые!

Их и в самом деле будто омыли волшебной росой, лица чистые, разрумянившиеся, с глаз сняты густые шторки ресниц, они, оказывается, большие, в них словно бы отливалось разноцветье ромашек, васильков, темно-коричневых тюльпанов, только волосы были пока одинаковые — не скоро сойдет с них ядовитый оттенок ржавчины, да брови по-прежнему «в ниточку».