Николай Романов - После отбоя

— Что же мне с вами делать, девушки?

— Как что? Договорились же вчера, — обиделась Ка-сана.

— Я опять вперед смотрю: уведут вас из моей бригады.

— Кто? — удивилась Элеонора.

— Сами догадайтесь. Кроме монтажников, есть бетонщики, кровельщики, электрики, стропальщики, такелажники. И все как на подбор.

— Хи-хи, — усмехнулась в кулак Матильда.

— Ну давайте паспорта. Так. Ксения, Елена, Матрена. А где же Касана, Элеонора, Матильда?

— У нас просьба, бригадир: зачисляйте по паспортам, а в бригаде именуйте, как представились, — предложила Касана…

Первые два месяца было трудновато. Виктору Чупрунову не раз приходила мысль: не вышвырнуть ли этих красавиц из корпуса? То не хотели надевать рабочую форму, норовили в своем, приталенном. Кое-как согласились. Потом объявили войну каскам, а без них нельзя появляться на строительной площадке. И с овладением специальности шло туго. Чупрунов попробовал устроить их в учебный комбинат — куда там: «Нам разряды до лампочки, нам нужен рабочий стаж».

Тяжелое дело учить равнодушных, как пользоваться мастерком, раствором, как передвигаться в «люльке» по стенам, соблюдать технику безопасности, доказывать, сколь ответственна работа расшивочниц, что она принимается государственной комиссией, хотя на первый взгляд и кажется заурядной, столько раз виденной-перевиденной, а главное, чувствовать, что рядом с тобой не заинтересованные люди, не подлинные рабочие, добивающиеся быстрого освоения полюбившейся им профессии, а временщики, поденщики, которые еще ничего не испытали, однако уже определили свое место в обществе: непременно ведущими, главенствующими, свысока смотрящими на основную массу людей — созидателей материальных ценностей. Пусть эти парни добывают уголь, железную руду, качают нефть, строят заводы, дома, театры, а они лишь будут жить в новых домах, посещать премьеры в новых театрах…

Теперь Чупрунов не мог бы ответить, когда, кто и что помогло девушкам опериться: терпение бригадира или пристальные взгляды нового пополнения строителей-пограничников. Но девушки переменились. Они не только не стеснялись спецодежды тети Маши, кладовщицы, а наоборот, будто специально щеголяли в ней, доказывая, что золото и в мякине блестит. И не только сами втянулись в работу, но еще и других подбадривали, вызывали на соревнование.

Бригадир точно в воду смотрел: через пять месяцев их фотографии были выставлены на Доске почета и появились в газете треста.

Когда отогрелись в бытовке, Иванчишин сердито буркнул:

— Чертовщина какая-то: мужики спинами печку подпирают, а девушки работают. Пошли к ним.

Чупрунов привычно указал панель под крышей, где, по его расчетам, должна висеть троица, но там никого не было, и удивился, увидев девушек на нулевом цикле.

— Холодно? — участливо спросил Иванчишин.

— Кому холодно, а нам жарко: нечем работать, — досадливо бросила Касана.

— Как нечем? — удивился Чупрунов. — Мастерки при вас, раствор рядом.

— Федот, да не тот. Отделочникам, каменщикам, может, и сгодится, а монтажникам нет. Не хотим быть бракоделами!

Иванчишин размял раствор в руке, присмотрелся, подтвердил:

— Верно. Как вы определили?

— По цвету, вязкости и… вообще. Полчаса без дела сидим. Ходила, ругалась с начальником участка, а кто на меня внимание обратит?

— Я, Касана. Спасибо! — поблагодарил Леша.

Вот когда Иванчишин не по рассказам, а сам почувствовал, что девушки преодолели психологический барьер, что отделял их от остальных монтажников. Но к сожалению, это заслуга Виктора, а не его, он отпел девчат при первой встрече. «Очередной щелчок по твоему задубевшему от морозов лбу, товарищ начальник девятого управления», — огорченно подумал Леша и направил девушек в бытовку.

Ветер уже перерастал в ураган, вместе со снегом поднимал в воздух ледяные осколки, щепу, неизвестно откуда взявшиеся картонные коробки, куски рубероида и выл, выл, как десяток тревожных сирен. Не зря основанием для крыши корпуса служат металлический каркас и железобетонные плиты. Поставь кровельное железо, штормовой вихрь сорвет его и унесет в тайгу.

Рядом появился монтажник Аникеев, Леша крикнул ему на ухо:

— А тебе что здесь надо?

— Вас подстраховываю, — серьезно ответил Данич. — Собьет или по голове чем трахнет. Надо уходить отсюда, — посоветовал он.

Предлог со страховкой был смешон. Данич, видно, искал причину остаться наедине с Иванчишиным, что-то поведать, а не удавалось. Леша по пути в управление вновь решил завернуть в бытовку к монтажникам, не делами, так хоть своим присутствием подбодрить их.

Монтажники сидели усталые, хмурые, нахохлившиеся, словно куры после захода солнца. Ну что ж, хмуриться — так всем. Леша принял ту же позу, авось заметят, улыбнутся — и то разрядка.

Бригадир внезапно вскочил, подошел к окну, выкрикнул:

— Затихает! — С этим же криком метнулся к выходу, распахнул наружную дверь, но она с такой силой вновь захлопнулась, что Чупрунов не удержался на ногах, загремел на пол.

Все дружно захохотали, оживились, повеселели, Иванчишин в шутку сказал:

— Теперь и до управления не дойду, унесет в тайгу.

— Я подстрахую, — вновь вызвался Аникеев.

Иванчишин понял, что у парня действительно что-то срочное, неотложное, иначе он не стал бы набиваться в провожатые. В кабинете Леша предложил ему раздеться, усадил рядом с собой. Аникеев мялся, долго ерзал на стуле и наконец смущенно проговорил:

— Дело-то у меня личное… К февралю второго ждем, а у нас и одной кроватки поставить негде.

Иванчишин зарделся, смутился больше самого Аникеева. Вот так: друзья, первопроходцы, а живут будто на разных планетах, И сейчас не знал, что делать: поздравлять или сочувствовать. Неуклюже пошутил:

— Социальный заказ: непременно пограничника. — Достал из шкафа план будущего дома, разложил на столе, но спохватился, сердито захлопнул папку: — Данич, даю тебе слово коммуниста: добьюсь улучшения жилья. Не выполню — отдам свою квартиру, а сам переселюсь в семейное общежитие. Все-таки нас только трое. Так и передай Ларисе.

— Нет, Леша, такую жертву мы не примем.

— Ладно, этот вопрос считай решенным. Ответь мне на другой. — Иванчишин замялся, подбирая слова поделикатнее. Не подобрал, озлился на себя: «Тоже мне дипломат». — Почему ты елозил по стулу, не хотел говорить? Я стал большой шишкой, зазнался, оторвался от людей, недоступен даже для друзей? Так? Только не криви душой, Данич.

— Понимаешь, по работе, по спорту, по экскурсиям, ну, по общественным вопросам, что ли, к тебе обращаешься запросто, а по личным — как-то не тянет, — мямлил Данич, стараясь не смотреть на Иванчишина.

— Ну почему не тянет? — с отчаянием допрашивал Леша.