Николай Романов - После отбоя

— Нет, жду, к чему клонишь.

— А вот к чему: весь вечер просидели, столько я узнал интересного об их жизни, кружке рационализаторов и изобретателей, что они в кино смотрели, какую картину хвалили, какую ругали. А главное-то вот в чем: свои сто граммов я все-таки разлил им, а их бутылка так и осталась недопитой. И я почувствовал: оказывается, можно весь вечер просидеть в компании, вести интересный разговор, прикасаться к водке и не быть пьяным. Понял что-нибудь?

— Понял. И ты заделался холодным агитатором. Пошли вы все на фиг, звонари!..

Гена Ветров не очень верил, что Мара уехала в Ачин, но из всех версий догадка Юли была наиболее правдоподобной. Там почти аналогичное строительство, знакомая работа, у Мары были связи с комитетом комсомола Ачинстроя. Но в поезде Гена вдруг вспомнил: в Ачин перевели Митрофана Вараксина. Вот она, главная пружина… Ему хотелось дернуть ручку стоп-крана, остановить поезд. Еле-еле усмирил это желание.

Сразу же по выходе из вокзала он наткнулся на знакомую «Волгу» Вараксина. Кого-то встречает. Ветров проверил расписание: в ближайшие два часа нет ни одного пассажирского поезда. Значит, сидит в ресторане. И не один. Ринулся туда — не тут-то было. Дородный, плечистый швейцар встал в дверях: мест нет.

— Поймите, я командировочный! — кривил душой Ветров.

— Устраивайтесь в гостинице, а к нам попозднее. Или ждите, когда освободится место.

Солидный, представительный швейцар, он, наверно, и когда вышибает из этого заведения, не теряет достоинства. Где только подбирают таких? За спиной Гены уже собиралась очередь. Ждут. Терпеливо, долго. А чего ждать? Когда посетитель наестся, напьется? Но ведь аппетит приходит во время еды. Гена почти видит, как сидящий на его будущем месте посетитель заказывает еще графинчик, а его не несут, а везут на волах, будто налить в графинчик сто граммов занимает столько же времени, сколько выплавка мартеновской стали. Вот уж кто шагает не в ногу со временем. Электронно-вычислительные машины, ленты конвейеров уплотняют, рационализируют труд, облегчают и ускоряют производство, исчисляют время долями секунд, а здесь, за этой вывеской с неоновой подсветкой, за этой широкой грудью швейцара, — убивают время, даже платят деньги за то, чтобы убить это время.

Прошло полчаса — ни один человек не вышел из ресторана. И странно, что, кроме Гены, в длинной очереди вроде никого это не беспокоило.

Швейцар, видно, почувствовал переживания Ветрова, шепнул ему:

— Справа, в ближнем углу, есть свободный столик, официантке скажешь: Егор прислал.

Гена забыл поблагодарить стража врат ресторана, нашел указанный столик с табличкой: «Занято». Тут же подлетела официантка, подтвердила:

— Занято.

— Меня Егор прислал.

Гене не очень любезно сунули меню, но он не взглянул на него, рыскал глазами по залу и почти у самой эстрады за столиком увидел Вараксина, рядом с ним спиной к Ветрову сидела… Мара, что ты сделала со своими шелковистыми волосами? Зачем эта дикая, как мотки колючей проволоки, вздыбившаяся прическа, эта дерзко открытая спина, это развязное поигрывание бокалом? Кольнуло в груди: какое событие они отмечают? Теперь уже ни громоподобные барабанные удары, ни коробящие душу низкие звуки электроинструмента, ни завывающие месяцеобразные гитары не могли отвлечь его от этой пары. Ветров вздрогнул: кто-то положил ему руку на плечо.

— Гена, не в ту сторону смотришь. — Он оглянулся и едва не свалился со стула — рядом с ним стояла Юля Галкина. Та повторила: — Не в ту сторону смотришь. Глянь в противоположный угол зала. Ну?

Что угодно, только не это. За столиком, на который указывала Юля, сидели Мара Сахаркевич и Яша Сибиркин. Яша рассказывал что-то смешное, но его рассказ вызвал у Мары лишь робкую, болезненную улыбку. На столе стояли нетронутые рюмки.

Юля безапелляционно заявила:

— Гена, будем ужинать, ты с утра ничего не ел. — И сама подозвала официантку. Потом снова повернулась к Ветрову: — Значит, так, Гена. У нас отпуск. Мы приехали в Ачин посмотреть алюминиевый комплекс, ведь мы же с ними соревнуемся.

Официантка принесла закуску, посмотрела на Ветрова.

— Гена, какое вино будешь заказывать? — И, не дождавшись ответа, подсказала: — Самое хорошее.

— Может, мускат?

— Вот, вот, его, — И продолжала: — Остановились мы в общежитии алюминиевого комплекса. Не забудешь? Пробудем… Сколько пробудем? Дня три? Молчание — знак согласия?

— Юля, может, ты объяснишь, что происходит? — спросил Гена.

— То, что и должно было произойти. Я рада за Мару, мне так не хотелось плохо думать о ней. Ей надо было уехать абы куда, но не абы с кем.

Гена внимательно посмотрел на Юлю, будто только сейчас узнал ее.

— А как ты здесь оказалась?

— Так же, как и ты, одним поездом, только в разных вагонах.

Гена оставил деньги на столике. Табачный дым помог им незаметно выйти из ресторана. На улице бушевал злой ветер, хлестал по щекам, силился сорвать одежду, раскачивал светильники на столбах. Они шли по заснеженной дороге. Кругом все гудело, выло, стонало, чудилось даже, будто какие-то железные прутья бились о металлический остов крыши заводского корпуса. А они шли навстречу обезумевшему ветру, словно ища в этом забвение от только что увиденного, пережитого. Ведь обозначится же когда-нибудь и в этом снежном плену просвет, где затаилось их счастье, их душевный покой…

Налетевший шквал сбил Юлю с ног. Гена поднял ее, прижал к себе, защитил от ветра. Девушка уткнулась лицом в поднятый воротник его пальто. Ее бил озноб, дрожали руки, плечи, стучали зубы. Гене показалось, что она даже простонала.

— Юля, ты больна? — испуганно проговорил Ветров.

— Нет, нет, Гена, мне очень хорошо. Я постою еще одну минутку, только одну минутку. Вот и все, Гена, пошли.

— Куда?

— Я не знаю.

Они повернули к вокзалу…

Плацкартных мест не было, пришлось всю ночь стоять в коридоре вагона. Ветров и проводница уговаривали Юлю сесть и даже прилечь в служебном купе, она отказалась. Гена ставил ногу на приступок, пытался усадить девушку на колено, она не согласилась, а лишь попросила:

— Можно мне держаться за твою руку?..

Красноенисейск угадывался по светлому куполу неба. Этот купол все расширялся, розовел, приближался. Юля вдруг с силой сжала руку спутника, но сказала едва слышно:

— Гена, я тоже скоро уеду отсюда.

Магидов с подчеркнутым достоинством вошел к управляющему, положил на стол объемистую тисненую папку, стараясь не смотреть в лицо Скирдову, спросил:

— Кого представили на мое место?

— Я не представлял.

— Конечно, мы остались чистенькими. Зачем действовать самому, когда можно найти послушненьких исполнителей, они и уличат, и кому надо подскажут, напишут, провалят на партийной конференции, распустят сплетни о семейных неурядицах Магидова. Я не уйду из треста, товарищ Скирдов, не приму на себя добровольно ответственность за провалы в Алюминстрое. Вы должны знать…