Борис Рощин - Открытая дверь

— Слышал я, Антон Павлович, освоились вы с базой? Скромничали, скромничали, а полтора плана дали. Илья Терентьевич не нарадуется на вас. Незаменимый, говорит, заведующий базой.

— На добром слове спасибо, Афанасий Григорьевич, — ответил Антоныч, — только второй сезон я не потяну.

— Почему так, Антон Павлович?

— На пределе своих сил-возможностей работали, Афанасий Григорьевич. Два-три автопогрузчика позарез нужны и новая капитальная эстакада, чтобы до десяти машин разом разгружать. Транспортеры погрузочные никуда не годятся, заменять надобно. В овощехранилищах никакой механизации нет, все горбом берем, Афанасий Григорьевич, все на «ура».

— Что ж, давайте думать и решать все эти проблемы сообща. Ведь вам, Антон Павлович, как опытному специалисту, многое виднее. Думаю, перед праздником Урожая соберемся у вас в Заготконторе и обо всем поговорим подробно. Согласны?

— Согласен… — неуверенно проговорил Антоныч.

— А как у вас с кадрами? — задал новый вопрос секретарь горкома. — Новую технику своими силами освоите?

— Постараемся, Афанасий Григорьевич.

— Как Кузьмин работает?

— Кузьмин? — Антоныч не сразу взял в толк, что секретарь спрашивает про Ваську Дурмашину.

— Да, Василий Кузьмин. Читаю его байки в нашей газете, любопытно… Илья Терентьевич рассказывал, как обхаживал вас Кузьмин, когда на автопогрузчик просился. Как он сейчас?

— Работник — лучше не надо. В школу вечернюю ходит, Афанасий Григорьевич, просто не верится. Права шофера мечтает получить.

— Пьет?

— По сравнению с тем, что было, можно сказать — причащается только. Жениться вот собирается.

— На ком же?

— Лаборанткой у нас на базе работает, Зоя Малышева. Серьезная женщина, самостоятельная, Кузьмина в руках держать будет.

— Ну вот видите, Антон Павлович. Значит, правду о вас Илья Терентьевич говорил, что и воспитатель вы неплохой.

— Какое там воспитатель, — усмехнулся Антоныч. — Мы, Афанасий Григорьевич, работой в основном воспитываем.

— Работа и есть лучший воспитатель. Работа и личный пример, не так ли?

— Пример, само собой, должон быть, — согласился Антоныч. — Без примера ничего не получится.

— Как матушка ваша, Антон Павлович, поживает? Здорова?

— Умерла.

— Простите, не знал.

— А ваша как, Нина Ивановна?

— Побаливает частенько. Вот и сейчас лежит с радикулитом.

— Поклон ей передайте от меня, Афанасий Григорьевич, может, помнит меня.

— Конечно помнит. Мы вас вспоминаем, особенно деда Данилу Матвеевича. Колоритный был старик, самобытный.

— Да, дед у меня был характерный, — согласился Антоныч.

Поговорив с секретарем горкома, Антоныч пришел в хорошее расположение духа и решил, что с заведующего базой он уходить погодит. Работа заведующего, несмотря ни на что, была ему по душе. Антонычу нравилось быть на базе хозяином, решать вопросы по разумению и пониманию своему. Сейчас, когда сезон остался позади, он не сомневался уже, что сможет за год наладить дело так, чтобы следующий сезон прошел лучше нынешнего. Да и попривык он, говоря откровенно, чувствовать себя в роли заведующего, возвращаться в бригаду не легко будет. Отвык от работы настоящей, обленился, жирком оплыл. Эвон, никак, живот растет?

Антоныч ощупал свой мускулисто-каменный живот и усмехнулся на себя. Придется, видать, по утрам зарядку делать, гирьку двухпудовую заиметь. Не то, через пару лет такой работы, походить будет на фотокорреспондента-очкарика. Да, немолод уже, старость скоро…

Мысль о старости напомнила Антонычу просьбу Кулик-Ремезова подыскать ему работенку полегче, по годам его. Антоныч взял в руки карандаш, придвинул лист бумаги, задумался. Придется, видать, переводить Егора на комбикормовый склад заведующим. Обговорить это надо с директором Заготконторы. И впрямь не по годам уже мужику ящики ворочать. Главной силой на базе остаются Федор, Степан, Васька и Петька. В одну бригаду надобно объединить их. Цимуса в бригаду допускать нельзя, рано. Эх, парочку бы еще таких мужиков, как Федор со Степаном, забот бы не знал! Да где возьмешь?

Дверь конторки тихо скрипнула, и показалась голова тетки Фроси с красными заплаканными глазами.

— Ты чего, тетка Фрося, заходи! Чего ревешь-то? — спросил Антоныч.

— Помоги ты мне, Христа ради, Антоныч! — всхлипнула тетка Фрося. — Возьми на базу оболтуса моего Ваньку. Ведь пропадет парень, сопьется. А тута под моим и твоим глазом будет. Приструнить можно будет, от компании дурной отвадить. Ванька-то мой, сам знаешь, куда дует — туда и он.

Антоныч хорошо знал тетки Фросиного сына Ивана, по прозвищу Битюк — здоровенного медлительного парня, чем-то смахивающего на Дурмашину. Работал Битюк безотказно, но по душе Антонычу не приходился. Слишком уж вялый, несамостоятельный, бездумный был мужик. Везде, где доводилось Битюку прежде работать, он безоговорочно подчинялся коллективу, вернее — ближайшему своему окружению из этого коллектива. Пило окружение — и Битюк пил, воровало — и Битюк воровал, трудилось ударно — и Битюк трудился. Год назад окружение из горторговского магазина, загуляв допоздна и разохотившись, потребовало от Битюка достать спиртного любой ценой. Не мудрствуя лукаво, Битюк выбил ногой дверь в привокзальном пивном ларе и приволок ящик пива, за что получил год условно с вычетом двадцати пяти процентов из заработной платы. Накануне сезона тетка Фрося просила уже Антоныча принять Ивана на базу грузчиком, но Антоныч отказал ей. Не принято было в сезон, когда грузчики зарабатывают в месяц до полугодовой своей зимней зарплаты, принимать в бригаду алиментщиков или условников двадцатипятипроцентщиков. Работают такие люди, как правило, с постоянным душевным стоном, ежеминутно памятуя о четверти, которая будет вычтена из их больших денег. Баламутят своими стонами остальных грузчиков, сбивают настрой, мешают работать.

Была еще одна причина неприязни Антоныча к Битюку. Скорее и не причина даже, а так… слушок давний, о котором на базе теперь и не помнил никто. Поговаривали в свое время, что родила тетка Фрося Ивана от Луки Петровича. Была она лет на пятнадцать старше Луки Петровича, в красавицах и в молодости не ходила, чем могла прельстить разборчивого Голубу, трудно понять. Хотя по хмельному делу Лука Петрович и бочку с квашеной капустой обнять мог и расцеловать. А вот почему Фрося не противилась Голубе, один бог знает. Может, и вправду наговоры одни, слухи. Но всякий раз, когда Антоныч встречал сонно-вялый взгляд Битюка, он не мог подавить неприязни к парню. Корил себя за злобность, упрекал, но поделать с собой ничего не мог.

— Как же, Антоныч, примешь Ваньку-то моего? — вновь спросила тетка Фрося и всхлипнула.