Борис Рощин - Открытая дверь

— Ну как, поговорили? — спросил Антоныч, подходя. — Ты, Светлана, беги к маме — вон в тот зеленый домик, ждите нас там. Мы с твоим папой скоро подойдем. Беги, беги!

Оставшись с грузчиком наедине, заведующий достал папиросы, прикурил от Петькиного окурка, тихо проговорил:

— Давай, Петр, с тобой по-мужски, начистоту… Настала пора менять тебе жизнь круто. Ведь ты, Петр, человек, а не скотина. У тебя семья есть. Жена твоя квартиру новую в Пскове получила, на наш город обмениваться думает, чтобы к тебе ближе быть. Дочка у тебя — сам видел, ей отец нужен, а не деньги твои. Ведь любит она тебя, и жена любит. Ведь таким бабам, как твоя Вера, памятник надо ставить, а ты… Сам ты бросить пить не сможешь. И не перебивай! — остановил Антоныч Петьку, который хотел что-то возразить. — Не сможешь, говорю! Я в этом деле, сам знаешь, тоже разбираюсь. Лечиться тебе надобно. Молчи, говорю! — прикрикнул Антоныч на грузчика, который вновь попытался возразить. — Кончать пить надо раз и навсегда. Навсегда! С этого вот самого момента. Только хочу я, Петр, чтобы добровольно ты решение такое принял. Сейчас идем в контору к директору, там все собрались, и Вера твоя там. Объявишь о решении своем — и сразу на лечение. Вернешься к семье человеком.

— Не пойду, — прохрипел Петька и зашелся в кашле. — Не пойду!

— Пойдешь! — жестко проговорил Антоныч. — Сам не пойдешь, силой поведу! Людей кликну, понесут тебя на руках. Тебе стыдиться уже нечего, Петр. Лечиться добровольно — вот твое решение. И никаких других. Идем.

В кабинете директора Заготконторы, куда следом за Антонычем вошел и Петька Убогий, народу собралось много. Помимо Ильи Терентьевича и Петькиной жены с дочкой были здесь парторг райпотребсоюза Вадим Игнатьевич, председатель профкома Мария Ивановна и другие люди, Антонычу незнакомые.

Войдя в кабинет, Петька остановился у дверей и, опустив голову, смотрел вниз, обреченно и безучастно моргая воспаленными глазищами.

— Петр Алексеевич, — негромко проговорил директор Заготконторы, — все мы здесь, за исключением вашей дочери, люди взрослые, все понимаем и должны называть вещи своими именами. Вы тяжело больны алкоголизмом. Вот официальное медицинское заключение о вашей болезни. Это подтвердит вам и присутствующий здесь врач, который обследовал вас. Вам еще можно спастись и вернуться к нормальной человеческой жизни. Иначе и совсем скоро вас ожидает судьба Алексея Хинце. Вы согласны на лечение?

В кабинете повисла тишина. Лишь за дверьми в «предбаннике» постукивала пишущая машинка Риммы Белой.

— Решайте, Петр Алексеевич, свою судьбу и судьбу своих близких. Решайте судьбу своей дочери, матери, жены. Поедете вы на лечение добровольно?

— Нет! — прохрипел Петька, не поднимая головы.

Из угла директорского кабинета, где сидела Петькина жена с дочкой, послышался вдруг плач. И не плач даже — вой тихий, безнадежный. И от этого нечеловеческого воя, в котором слышалась смертельная тоска, вздрогнули все присутствующие в кабинете. И даже Петька, словно очнувшись, поднял голову и посмотрел на плачущую жену. И встретился с широко раскрытыми просящими глазами дочери.

Светлана вдруг вырвалась из-под руки матери, бросилась к отцу и повисла у него на шее, закричала, захлебываясь слезами:

— Папочка, согласись! Миленький, согласись!

Петька обнял дочку, прижался лицом к щеке ее, и то ли проговорил что-то, то ли простонал.

— Папочка, согласись! Мы тебя ждать будем! Согласись! — кричала девочка. — Милый папочка, согласись!

Петька оторвал лицо от щеки дочери, отер глаза о плечо ее, и, повернувшись вместе с дочерью к директору, прохрипел:

— Ладно, согласный я лечиться. Только сразу давайте в машину. Сразу в машину!

Через несколько минут во двор базы влетел фургон «скорой помощи».

— Привет, тезка! — крикнул Дурмашина знакомому шоферу «скорой». — Никак, нашим кому карету подаешь?

— Вашим, — усмехнулся шофер, — кому же еще.

В этот момент из дверей конторы вышел Петька, а следом за ним, Дурмашина сразу признал его, — чернявый психдоктор и еще несколько человек. Оробевший Васька наблюдал, как Петька подошел к машине, тяжело забрался в нее и, прежде чем скрыться за дверцей, махнул кому-то на прощание рукой.

— Никак, Убогого на лечение упекли? — подумал Дурмашина вслух.

— Не упекли, а согласился лечиться добровольно, — услышал Васька за своей спиной голос Антоныча. — А вот почему ты здесь околачиваешься? Я тебе Петьку велел подменить бункерным?

— Труба бункеру, Антоныч! Мотор электроподъемника сгорел, — буркнул Дурмашина и недоверчиво переспросил: — Неужто добровольно?

Наконец-то наступил праздник и на улице заготконторского плотника Василия Яковлевича Кузьмина. Настал, можно сказать, звездный его час. Не только заготконтора, но и весь райпотребсоюз читал в этот день его юмористический рассказ в районной газете. Никто никогда не поверил бы, что автор рассказа Василий Кузьмин и Васька Дурмашина одно и то же лицо, не будь в газете рядом с рассказом Васькиной фотографии. Фотокорреспондент-очкарик потрудился на славу, снял Ваську крупным планом на фоне автопогрузчика. На снимке Дурмашина получился белозубым улыбающимся молодцом с волевым прищуренным взглядом и без единой морщинки на лице. Под снимком подпись:

«Передовой водитель автопогрузчика Заготконторы В. Я. Кузьмин. Член литературного объединения при редакции газеты. Предлагаем вниманию читателей юмористическую миниатюру Василия Кузьмина «Ожидание».

Васька десятки раз перечитывал эту короткую подпись под снимком и обалдело улыбался. И не в силах был поверить, что написанное в газете — про него и рассказ — его. На все деньги, какие отыскал Дурмашина в карманах, накупил он газет со своей фотографией и, встречая знакомых, небрежно спрашивал:

— Читал сегодня нашу районную сплетницу? Тамось и обо мне пишут с фотографией. На-кось почитай, — и протягивал знакомому газету.

Знакомый с недоверчивой усмешкой разворачивал газету, и, когда глаза его начинали округляться от изумления, Дурмашина рушил на знакомого неуемную свою фантазию:

— У меня рассказов эдаких — бочками солить. В перекур попишу — готов рассказ. Думаю всерьез этой альтернативой заняться. Книгу хочу написать о рабочем классе. Упрашивают меня…

На базе Зоя Малышева организовала коллективную читку Васькиного рассказа. В курилке под окном конторки, вокруг железной бочки, вкопанной в землю, расселись базовские лаборанты, перекуривающие шоферы, заготовители. Из окна конторки выглядывал Антоныч. Автор полулежал в сторонке на траве и не мог согнать с лица блаженную улыбку. Рядом с Васькой примостился конюх Женя, который Васькиными достижениями в литературе восхищался громче всех, не теряя еще надежды получить с Дурмашины должок.